Владимир Ахмедов
Монография (https://russianmiddleastcorner.wordpress.com/2015/08/21/the-role-of-the-islamic-factor-in-the-socio-political-development-of-arab-countries-and-its-evolution-in-terms-of-the-syrian-uprising-90th-xx-beginning-of-xxi/)
Роль исламского фактора в общественно-политическом развитии арабских стран Ближнего Востока и его эволюция в условиях сирийского восстания.
(90-ые г.г. XX – начало XXI в.в.)
Содержание
Введение
Часть I .
Особенности социально-политического и общественно-идеологического развития арабских стран Ближнего Востока в канун арабских восстаний.
Глава 1. Основные характеристики социально-поитических трансформаций Ближневосточного региона.
Глава 2 Активизация роли политического ислама в регионе.
Часть II.
Появление и развитие исламистских и джихадистских движений в условиях арабских восстаний: причины, характеристика, промежуточные итоги и перспективы (на сирийском материале)
Глава 1. Сирийское восстание. Краткий исторический очерк.
Глава 2. «Исламистский феномен» арабских восстаний.
2.1. Религия и движения политического ислама. Общие положения.
2.2. Исторические причины и социально-политические предпосылки зарождения в Сирии «исламистского феномена».
2.3. Роль исламского фактора и символики.
2.4. Социальный, земляческий и племенной аспекты «исламистского феномена»; роль периферии.
Глава 3. ИГИЛ в Сирии и Ираке.
3.1. Кто, зачем и почему сражается против ИГИЛ?
3.2. Асад как партнер в борьбе с ИГИЛ.
Глава 4. Салафиты в условиях вооруженной конфронтации в Сирии.
4.1. Салафиты до начала революционных событий в САР.
4.1.1. Краткая история салафитского движения и особенности его развития в Сирии.
4.1.2 Сирийские салафиты за границей.
4.2. Салафиты в условиях вооруженного восстания в Сирии.
4.2.1 Предпосылки возрождения джихадистского салафизма в Сирии.
4.2.2. Краткая характеристика вооруженных салафитских группировок.
4.2.3. Некоторые перспективы движения салафитов в Сирии в контексте их идеологических концепций, политических установок и практической деятельности.
Глава 5. Суфийское движение и его роль в сирийском восстании.
5.1.“аль-Кефтарийюн» и другие представители религиозного истэблишмента.
5.2. Джамаат «аз-Заид».
5.3. Общество «аль-Кубейсат».
5.4 Суфийские вооруженные отряды.
Глава 6. «Братья-мусульмане» и сирийский кризис.
6.1. Роль «Братьев-мусульман» в вооруженной борьбе.
Заключение
Роль исламского фактора в общественно-политическом развитии арабских стран Ближнего Востока и его эволюция в условиях сирийского восстания.
(90-ые г.г. XX – начало XXI в.в.)
Введение
Последние события на Ближнем Востоке свидетельствуют о возрастании роли религии в политических процессах в регионе. В арабских странах религия и религиозные деятели традиционно во многом влияют на определение идентичности государства, характер власти, роль религиозного законодательства в противовес светскому судопроизводству, межобщинные отношения, проблему прав человека, роль женщины в обществе, на многие стороны внутренней и внешней политики государства.
С другой стороны, традиционное общество на Востоке всегда отличалось этническим и религиозным разнообразием. В таких государствах социальные связи, как правило, базировались на религиозной, этнической, земляческой и племенной общности людей. В кризисных обстоятельствах это могло порождать конфликты на этнической и религиозной основе. Сегодня впервые за всю свою новейшую историю Ближний Восток оказался на грани раскола по этническим и конфессиональным признакам. Прежние конфликты, в основе которых лежала борьба за власть и территории, показали свой разрушительный потенциал. Но столкновения на этнической или религиозной основе могут оказаться куда губительней по своим последствиям. Ничем не ограниченные конфессионализм и национализм, порождают этнический сепа¬ратизм и религиозные конфликты, и представляют серьезную угрозу сохранению государственной целостности ближневосточных стран.
Эти непростые явления совпали с периодом, когда многие арабские страны стремились осуществить переход от авторитарной к более либеральной модели управления. Процесс формирования новых контуров политических систем арабо-мусульманских стран Ближнего Востока проходит сегодня в острой борьбе крупных социально-политических сил региона, преследующих различные цели, и до сих пор не завершился.
Действительно, сегодня в условиях «вакуума авторитаризма» создается реальная опасность подрыва существующего военно-политического баланса в регионе. В первую очередь это связано с обострением борьбы за смену власти, эскалацией напряженности в регионе в связи с неурегулированностью палестино-израильского конфликта, попытками исламистов проникнуть в армию, вмешательством внешних сил в региональные процессы.
При этом необходимо иметь в виду, что в исламском мире формирование светских государств началось только в конце XIX века. Ислам намного медленнее, чем другие религии отказывался от идеи религиозной войны. Несмотря на внешне светский характер власти во многих арабских государствах Ближнего Востока, в них все еще силен элемент фундаментализма. Цель фундаменталистских групп – возврат к священному закону шариата, а каждая неудача государственных лидеров объясняется их нежеланием пойти на это.
Сегодняшний пример Сирии, а также Ирака показывает, что идея джихада все еще имеет большое влияние, и у этой идеи нет недостатка в добровольцах, готовых пожертвовать во имя ее жизнью. Хотя джихад главным образом направлен против оказавшихсяпод влиянием Запада собсьвенных правящих элит, и лишь во вторую очередь – против неверных, мотивационная сила этой идеи в мусульманском мире столь же сильна, как и раньше. Все это свидетельствует о том, что и сегодня идея войны как продолжения религии, особенно в экстремистских формах, вовсе не умерла.
В настоящее время, когда краткосрочная перспектива сирийского режима просматривается достаточно ясно, есть смыл задуматься о будущем политическом и общественном устройстве Сирии. И здесь, конечно, не обойтись без так называемых исламистов. События в Египте, Тунисе, Марокко, Ливии, Йемене, связанные с процессом выстраивания новых элементов политической системы, в ходе, которых решительно заявили о себе представители исламистских политических движений, вновь возбудили у части местных и зарубежных экспертов и политиков опасения относительно возможного прихода их к власти в этих и других арабских странах.
В условиях начавшейся в конце 2010 года на Ближнем Востоке «арабской весны» властям Сирии, опиравшимся на мощный аппарат спецслужб,армию, предсставленных главным образом алавитским меньшинством (12% населения) вряд ли удалось бы эффективно контролировать действие исламского фактора в многоконфессиональной и полиэтнисекой стране, не скатываясь в конечном итоге к открытому насилию.
Действительно, если рассматривать арабские революции в рамках религиозной парадигмы, то получается, что те страны, где они произошли и продолжаются (в том или ином виде) отличались большинством суннитского населения. То есть главной движущей силой этих народных восстаний были и есть люди, исповедующие ислам суннитского толка.
При этом необходимо иметь в виду, что изначально ислам суннитского толка содержал много элементов, которые условно можно было назвать светскими, демократическими. Вернее он был более восприимчив к их осмыслению. В отличие от шиизма, насквозь проникнутого своеобразной вертикалью власти в лице института имамата. Возможно, это послужило одной из причин того, что первичная идеология иранской революции 1979 года в последующем претерпела ряд изменений. Ведь недаром в иранском теологическом сообществе до сих пор не утихают (скорее разгораются) споры об искусственности института Верховного лидера (рахбара) и необходимости его отмены.
В условиях революционного подъема открылcя путь для дальнейшего развития, трансформации, самосовершенствования, обновления ислама и как идеологии и как практики общественного устройства, особенно если исламисты собирались прочно утвердиться во вновь создаваемых структурах власти, в новой политической системе. При этом подобного рода трансформации в зависимости от складывавшейся внутренней политической коньюктуры и внешнего воздействия могли принимать абсолютно разные формы.
И это особенно было заметно в начальный период революционных событий в Сирии и других странах Леванта, где ислам традиционно был смешан с более ранними религиями и культурами Средиземноморья. Новый постмодернистский ислам — это продукт местных «мегаполисов», культуры «новых» горожан, требовавших свержения власти, которая более полувека тому назад пришла из дальних горных сел и захватила города, создав там свою культуру и установив свои порядки.
Эти «новые» горожане хотели установить новый тип власти, отличный от прежнего режима. Они мечтали учредить новый общественный порядок, основанный на новых принципах. Сирийские революционеры активно использовали интернет и новые технологии. Они выставляли тела убитых, портреты перебежчиков как иконы, хотя в исламе это категорически запрещено.
Возможно, это новое явление могло получить дальнейшее развитие, если бы сирийский режим во время отказался от силовых методов взаимодействия с протестующими и не призвал бы на помощь шиитский Иран и ливанскую «Хизбаллу».
В тоже время, несмотря на то, что сегодня в Сирии возобладала «джихадистская» идея, воплощенная в действиях «Исламского Государства», было бы неправильным считать, что, рожденный революцией постмодернистский ислам полностью исчез и не имеет шансов на возрождение.
Поэтому, наряду с войнствующим исламом его надо тщательно изучать. Так как он может, при определенных политических условиях, оказать свое позитивное влияние не только на саму Сирию, но и остальные части Арабского Востока, а также и Европу, где как раз многие мусульмане в силу прямого и опосредованного участия в арабских событиях заметно радикализовались.
Если допустить, что постмодернистский ислам Леванта это продукт новой городской культуры, то надо признать, что он должен был неизбежно впитать в себя характерный для левантийских городов дух либерализма и стремления к демократии.
В условиях кризиса в Сирии постмодернистский ислам может стать существенным дополнением в формировании новой идеологии обустройства общества.
Часть I .
Особенности социально-политического и общественно-идеологического развития арабских стран Ближнего Востока в канун арабских восстаний.
Глава 1.
Основные характеристики социально-поитических трансформаций Ближневосточного региона.
За несколько последних десятилетий Ближний и Средний Восток пережил ряд крупных трансформаций общественно-политического, технико-информационного и культурно-идеологического характера, которые подготовили основу тех событий в регионе, свидетелями которых мы сегодня являемся.
Одним из важных, можно сказать, рубежных событий, послуживших своеобразным катализатором вышеотмеченных перемен, стал распад СССР и социалистической системы, в целом. Главным результатом этого факта и сопровождавших его явлений для ближневосточных государств явилось то обстоятельство, что Ближневосточный регион перестал быть ареной противоборства двух мировых суперсистем. Тщательно отстроенная в конце 1960-х, начале 1970-х годов XX столетия политическая архитектоника Ближнего Востока, в соответствии с которой регион был вписан в систему мирохозяйственных связей и мировой политики эпохи «холодной» войны и последовавшей «разрядки», стала постепенно меняться. Ближний Восток все плотнее входил в орбиту абсолютного влияния США, которые фактически распределяли роли в регионе среди своих европейских и азиатских партнеров, что вписывалось в начавшийся процесс формирования однополярного мира.
Подобные изменения не могли не повлиять на характер внутренних процессов и внешней политики, как на уровне отдельных ближневосточных государств, так и региона, в целом. Ближневосточным военно-политическим, экономическим элитам, религиозному истэблишменту и духовенству, в целом, пришлось быстро приспосабливаться к новым политическим реалиям. С учетом явной неготовности большинства ближневосточных правительств, прежде всего, арабских стран, быстро реагировать на подобные изменения и традиционной инертности масс, их политика восприятия новых реалий и попытки адаптации к ним местных политико-экономических и мировоззренческих систем во многом носила «реактивный» характер. В этой связи и с учетом растущего внешнего воздействия на политические процессы в регионе стран Запада, главным образом США, происходившие внутри большинства ближневосточных стран изменения, носили в основном поверхностный характер. Как правило, они не служили их прогрессу и интересам широких слоев населения, в среде которых стали устойчиво расти антиглобалистские настроения, формироваться антизападный протест, усиливаться недоверие к собственным властям. Последнее обстоятельство было во многом связано с изменением характера внешней политики большинства ближневосточных режимов, которая не только не отвечала задачам решения внутренних потребностей, но зачастую проводилась за их счет, что вело к обнищанию значительных масс населения и долговременному застою в государстве и обществе.
Попытки теоретически обосновать предпринимаемые местными властями действия на основе прежней идеологии не давали желаемого результата. Более того, как правило, они вели к падению популярности институтов, воплощавших эту идеологию среди населения, и заполнению возникающего идеологического вакуума, религиозной идеей, главным образом, исламом. Сама же исламская теология, пребывая с XI века в состоянии тщательно сохраняемой духовенством неизменности, испытывала немалые сложности в объяснении происходящего, что не редко давало почву для возникновения различного рода радикальных и экстремистских настроений и образования религиозных организаций, чья практика сильно отличалась от постулатов подлинной веры. Подобные явления во многом подкреплялись политикой США в регионе.
Вторжение в 1991 году американских военных в Ирак и захват этой одной из крупнейших арабских стран и влиятельного члена привилегированного клуба государств – нефти экспортеров силами западной коалиции во главе с армией США в 2003 г. стал еще одним знаковым событием в цепи ближневосточных трансформаций. Этому предшествовало вторжение американских войск в Афганистан, происходившее на волне всеобщего возмущения событиями 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке. Указанные войсковые операции США и их западных союзников осуществлялись под флагом борьбы с терроризмом и нелегальным распространением не конвенционного оружия. Постепенно эти лозунги весомых практических подтверждений, которым найти ни в Ираке, ни в Афганистане не удалось, трансформировались в борьбу с исламом и иранской мирной ядерной программой, к которой США стремились подтянуть как можно больше стран, в том числе и Россию, искусно играя на их внутренних проблемах. Однако, уже достаточно скоро, утратившие актуальность прежние лозунги, были заменены на новые под общим названием построения Большого Ближнего Востока на демократических принципах, основанных на западной системе ценностей.
Главными результатами для всего Ближневосточного региона и арабских стран, оказавшихся в подобной ситуации, стала целая цепь трансформаций, большинство из которых происходило со знаком «минус».
Во-первых; был остановлен или существенно заторможен начавшийся после развала СССР процесс постепенного превращения Ближнего Востока из объекта в субъект международной политики. Начавшиеся рушиться скрепы, которые надежно удерживали регион в прежнем состоянии «цивилизованного колониального господства», были сильно подкреплены силовой политикой США и их союзников, которые вместо прежнего партнера (СССР) по борьбе за влияние на Ближнем Востоке, быстро нашли нового «многоликого» противника в виде «исламского» терроризма и «атомного» Ирана. При этом характерно, что после югославских событий, наибольшее количество военных конфликтов разной степени интенсивности и масштаба происходило главным образом на Ближнем Востоке.
Во-вторых; естественный формационный ход развития ближневосточных государств был прерван или претерпел существенные изменения в условиях во многом искусственно созданной ситуации в регионе и вокруг него. В результате большинство стран региона по основным социально-экономическим, общественно-политическим, демографическим и культурно-образовательным показателям сохраняло «догоняющий» характер. В среднем 30-40% населения этих государств жили на 2 доллара в день, а 5-7% владели 50% национального дохода, 50% жителей были неграмотны, 20 млн. человек безработные. Из 95 млн. экономически активного населения арабских стран — 50% были за¬няты в сфере услуг и неорганизованном (теневом) секторе эко¬номики, 31 % в сельском хозяйстве и только 19% в промышлен¬ности.
Некоторое увеличение темпов экономического роста к 2005 г. (в среднем 5,6%) по сравнению с 1990-ми гг. явилось не столько результатом экономических реформ, сколько было вы¬звано ростом потребления и увеличением государственных рас¬ходов в результате выросших цен на нефть. В тоже время сохра¬няющиеся высокие темпы прироста населения позволяли предположить, что в ближайшие несколько десятилетий регион будет нуждаться в создании 100 млн. новых рабочих мест.
Пожалуй, единственно новым явлением в регионе стало широкое распространение и постепенная массовая доступность новых информационных технологий и телекоммуникационных систем связи. Последнее обстоятельство, несмотря на объективно прогрессивный характер, оказало в целом неоднозначное воздействие на массовое сознание населения региона и сыграло свою роковую роль в период так называемой Арабской весны.
В-третьих; США надежно укрепились в качестве доминирующей военной и политической силы на Ближнем Востоке, получив возможность не только влиять, но и контролировать содержание и ход важнейших внутренних и внешних процессов в отдельных странах и регионе, в целом. Достаточно сказать, что безопасность Аравийского полуострова и расположенных в нем государств целиком и полностью обеспечивалась США и их военным присутствием в Персидском заливе и на базах в ряде арабских монархий Залива.
В-четвертых; в регионе образовались три настоящие региональные супердержавы в лице Израиля, Турции и Ирана, которые вели под неусыпным оком США борьбу за влияние на Ближнем Востоке, объектом которой стали арабские государства Ближнего Востока. Однако, поскольку их внешнеполитические и региональные устремления были прямо пропорциональны глубоким различиям отстраиваемых в них общественно-политических систем и внутриполитическим интересам, их региональное соперничество заканчивалось в основном с «нулевой суммой», а для арабских стран имело самые негативные последствия.
Возвышению Израиля во многом способствовала политика американских администраций Бушей (старшего и младшего), чью массированную военную помощь и политическую поддержку Израиль, главным образом использовал для решения арабо-израильского и палестино-израильского конфликтов в выгодном для себя ключе. В результате начавшийся в 90-х годах в Мадриде мирный процесс в регионе в 2000-ых годах практически прекратился или превратился в «игру» под названием «ближневосточное урегулирование», которая не вела к субстантивным результатам (возврату оккупированных территорий), но приносила немалые политические и финансовые дивиденды участникам переговорного процесса. Таким образом, в канун начала арабских революций, особенно после прихода к власти в Израиле правительства Б. Нетаньяху с опорой на правые силы, ближневосточный мирный процесс оказался в полном тупике, а решение палестинской проблемы перестало иметь реальную перспективу.
Приход к власти в Турции в 2002 году исламской партии Справедливости и развития (ПСР) стал своеобразным ответом на изменение геополитической обстановки и ситуации в регионе, где стал отмечаться быстрый рост популярности движений политического ислама как внесистемной силы с сильным антизападным зарядом. Новые власти в Анкаре хорошо осознавали, что, будучи страной-членом НАТО, стремящейся войти в европейскую семью, Турция должна предложить новую модель политического устройства, чтобы не допустить неконтролируемого роста исламских движений, неизбежно приведших бы к столкновению с армией и как следствие к новым военным переворотам, что могло оказаться губительным для страны и ее целостности в условиях нерешенности курдского вопроса. Для этого требовалось канализировать политический ислам в структуры власти, одновременно ограничив в них влияние военных. Подобная политика должна была подкрепляться широкими программами социально-экономического развития и либерализацией политической системы, чтобы заручиться поддержкой большинства населения. Продолжающийся 13 лет турецкий эксперимент (описанный здесь весьма схематично) оказывается пока в целом успешным. Одновременно Турция заметно активизировала свою политику на Арабском Востоке, чтобы с одной стороны закрепить и развить имевшиеся у нее там крупные энергетические, нефтегазовые, торгово-индустриальные проекты, а с другой, продемонстрировать Европе, что Анкара может служить безопасным «окном» в ближневосточный регион и успешным посредником в разрешении застарелых региональных конфликтов. Активная политика Анкары на Ближнем Востоке многими в арабских странах воспринималась неоднозначно. «Светские» военно-политические режимы в целом настороженно относились к экспериментам турецкой ПСР внутри страны и опасались роста идей нового османизма, памятуя 400-летнее господство Османской Порты.
За активностью Турции в регионе настороженно следил и Иран. После распада СССР, ослабления позиций России в Центральной Азии, где у власти находились «слабые» правительства, уничтожения сильного Ирака и воцарения хаоса в Афганистане, для Ирана сложились весьма благоприятные обстоятельства, которыми Тегеран не преминул воспользоваться для усиления своих позиций в регионе. За короткий период времени Иран создал свою ось безопасности, которая тянулась с юга Ирака, через Сирию в южные районы Ливана, находившиеся под контролем близкой Тегерану в идеологическом отношении «Хизбаллы» и далее в Газу (Палестина) на средиземноморском побережье, где власть сосредотачивалась в руках союзного Ирану палестинского «Хамас». Данное обстоятельство вызвало резкое неприятие в арабских монархиях Персидского Залива и Египте, что привело к невиданному прежде всплеску арабо-иранского противостояния, которое в ряде случаев перекрывало арабо-израильскую вражду. С учетом того, что неприятие политики шиитского Ирана было вызвано главным образом в странах с преимущественно суннитским населением, это подливало масла в огонь разгоравшихся в регионе суннитско-шиитских противоречий, начало которым было положено после захвата американцами Ирака и резкого обострения внутриполитической борьбы в Ливане накануне войны 2006 года с Израилем и после нее.
С другой стороны, тот факт, что арабо-израильские войны в Ливане (2006) и Газе (2008-2009) вели не арабские армии, которые уже фактически с 1973 года по-настоящему не воевали с Израилем, а боевые отряды исламского сопротивления в лице ливанской «Хизбаллы» и палестинского «Хамас», которые фактически самостоятельно решали вопросы войны и мира, обозначил еще одну весьма неприятную тенденцию в регионе, и послал тревожный сигнал в региональное сообщество. Все это открывало путь к началу эпохи нового вида войн, которые в условиях резкого обострения конфессиональных противоречий в регионе могли принять характер религиозных войн эпохи Средневековья, но с использованием современных вооружений и новых информационных технологий.
Таким образом, к моменту начала арабских революций регион, который всегда отличался повышенной конфликтогенностью, подошел в состоянии близком к взрыву, который мог выразиться в совершенно различных формах, в том числе и в форме массовых народных движений, восстаний и революций, которые подспудно зрели в глубинной среде Ближневосточного региона.
Выше уже были указаны ряд основных исторических причин и социально-политических предпосылок арабских революционных движений, охвативших Ближний Восток с конца 2010 года и продолжающихся по настоящее время. Однако большинство из них сохраняется как в странах победивших революций (Тунис, Египет, Ливия), так и в государствах, где революция продолжается (Йемен, Сирия). Так, одной из причин многих процессов, которые не могут получить своего завершения в Сирии, является достаточно свежий исторический контекст, в рамках которого происходило формирование основных политических институтов государства и развитие общественного сознания.
Усиливавшаяся во второй половины 1990-х годов вовлечен¬ность арабских стран в общемировые процессы глобализации и модернизации происходила на фоне ускорения в них процессов смены власти и активизировавшихся попыток изменить характер действующих политических систем. В тоже время многие шаги арабских руководителей в этом направлении от¬личались крайней противоречивостью, случайностью, и по многим параметрам оказывались несостоятельны.
В начале 2000 гг. под воздействием демон¬страционного эффекта демократизации в других регионах неко¬торые арабские правительства попытались укрепить свою леги¬тимность путем выборов. Однако в главном выигрыше от этой либерализации оказались политические движения ислама. В тоже время эти организации не обла¬дали устойчивыми политическими позициями внутри своих стран, и не пользовались согласованной поддержкой различных слоев общества, в силу чего их влияние на процесс принятия ре¬шений носил по большей части ограниченный и опосредован¬ный характер.
С другой стороны, как показали итоги выборов, прошедших в середине 2000-х годов в ряде арабских стран, еще меньшим влиянием на процессы вы¬работки решений располагали светские оппозиционные поли¬тические партии, будь-то запрещенные или легализованные. Последние, будучи встроены властями в структуру квазиполи¬тических объединений типа “народных фронтов” под руковод¬ством партии власти, служили внешним “демократическим” об¬рамлением однопартийных по сути режимов. В результате они испытывали острый кризис политической самоидентификации, а в их руководящих структурах шла ожесточенная борьба за лидерство. Правящие партии уже давно превратились в партию одного человека и были не способны самостоятельно вос¬принимать идеи партийного плюрализма и политической кон¬куренции без сильной политической “инъекции” извне.
В Сирии по мере укрепления режима личной власти X. Асада правящая партия ПАСВ на деле оказывалась ли¬шенной реальных директивных прерогатив. В значительной степени это объяснялось спецификой эволю¬ции в 1990-е годы политической системы Сирии, которая внутренне консолидировалась не столько партийно-политиче¬скими, сколько этно-конфессиональным узами, факторами личной лояльности X. Асаду. Достаточно ска¬зать, что с января 1985 г. и вплоть до лета 2000 г. не удалось про¬вести ни одной Региональной конференции (съезда) ПАСВ, что казалось особенно противоестественным в условиях пережива¬емых страной экономических трудностей, роста социальной напряженности и углубления идейно-политических разногла¬сий в правящих кругах. На самом деле же¬лание режима сохранить свою устойчивость и реализовать на¬меченную схему передачи власти зачастую являлось более важ¬ным моментом, определяющим ход событий, по сравнению с партийной доктриной. Поэтому власть в этот период в значи¬тельно большей степени опиралась на вооруженные силы и ор¬ганы безопасности.
Большинству ближневосточных правителей все труднее становилось “покупать” лояльность своего населения. Успехи исламистских движений и партий по срав¬нению с их либеральными светскими соперниками на выборах в Ираке, Египте, Палестине, Ливане породили в кругах арабской правящей элиты законные опасения за свою собственную судьбу и будущее их государств.
В ряде случаев это привело к тому, что в отдельных странах региона процессы перемен яв¬но застопорились. Так, находившийся у власти с 1978 г. президент Йемена А. Салех изменил ранее принятое решение не выдви¬гать свою кандидатуру на очередных президентских выборах. В сентябре 2006 г. он вновь был переизбран на 7-летний срок. Си¬рийский президент Б. Асад и его команда реформаторов стали меньше говорить о планах экономической модернизации и по¬литической либерализации в САР. Отход Асада от данного им в 2001 г. обещания провести следующие выборы президента на альтернативной основе и фактическое переутверждение в июне 2007 г. сирийского президента на новый 7-летний срок ясно обозначили настроение сирийской правящей элиты и средних слоев общества, которые предпочли стабильность любым переменам. Со времени парламентских и президентских выборов в Египте в 2005 г. власти страны мало продвинулись по пути демо¬кратии. Озву¬ченные X. Мубараком в ноябре 2006 г. планы изменить 76-ю статью действовшей конституции, определявшей порядок смены власти в стране, так и не обрели практических контуров. В условиях неопределенности вопроса о преем¬ственности власти и механизме ее передачи жесткие действия египетских властей в отношении оппозиции порождали опасения за сохранение стабильности в этой крупнейшей арабской стране. В феврале 2005 г. в Саудовской Аравии, впервые в истории, были проведены частичные муниципальные выборы, однако избранные в ходе их городские советы так и не смогли полно¬ценно заработать к назначенному времени. К тому же, с конца 2007 года в саудовском руководстве усилился конфликт между представителями различных поколений са¬удовской королевской семьи по вопросу о путях дальнейшего развития страны. Данный факт косвенно свидетельствовал о том, что устояв¬шийся порядок власти в королевстве мог быть поколеблен, особенно в случае возникновения в кризисной ситуации в регионе.
В тоже время в большинстве стран Ближнего Востока наблюдался рост социального напряжения. Реше¬ние острых социальных вопросов было невозможно без струк¬турных реформ экономики и оп¬ределенной либерализации действующей политической систе¬мы. С другой стороны, арабские правители полагали, что внедрение ры¬ночных стратегий развития и либерализация политической системы может потерпеть крах из-за порож¬даемого ими экономического и социального неравенства и при¬вести к эскалации политической борьбы, подрыву экономики и государственным переворотам, особенно в обществах, не имевших устойчивых демократических традиций. В этой связи, арабские режимы считали необходимым усиливать руководство со стороны государства, как за ходом реформ, так и процессом демократизации, при этом во многом опираясь на армию и спецслужбы.
Во многом это было продиктовано самим характером власти и тем обстоятельством, что арабские лидеры, как правило, были значительно старше руко¬водителей других стран мира. Многие из них находились на сво¬их постах десятилетиями. Это же касалось и многих руководителей ключевых министерств и ведомств арабских стран. Несмотря на то, что, начиная с середины 1990-х годов, в регионе ускорились процессы смены правящих элит и прихода к власти молодого поколения арабских лидеров, механизм смены власти в Арабском мире оставался во многом традиционным и плохо со¬ответствовал задачам нового времени. Данное обстоятельство было чревато не только возможностью подрыва сложившегося баланса сил в арабских странах, но и создавало реальную угрозу сохранению стабильности правящих в них режимов.
Арабские лидеры оказались в весьма непростом по¬ложении. С одной стороны, они понимали объективную необ¬ходимость осуществления внутренних преобразований. С другой, инициированная США и другими странами Запада со второй половины 2000 годов программа реформ “расши¬ренного Ближнего Востока и Северной Африки” вызывала у них немалые опасения и скептицизм. Несмотря на то, что к власти в арабских странах по¬степенно приходило новое поколение арабских лидеров (Марок¬ко, Иордания, Катар, Бахрейн, Сирия, ОАЭ) контроль над крупными финансовыми потоками и принятием основных по¬литических решений по-прежнему в значительной мере осу¬ществлялся старыми правящими элитами. В такой ситуации форсированные шаги, к тому же продиктованные извне, по от¬странению старых правящих элит от власти только уси¬ливали их сопротивление реформам, дестабилизировали обста¬новку и создавали в стране политический вакуум, в условиях ко¬торого возрастала вероятность прихода к власти исламистов.
Уход из жизни в последние десятилетия многих знаковых фигур на Ближнем Востоке обострил одну из основных проблем современной арабо-исламской государ¬ственности, когда переход власти и смена элит превращались в перелом общества.
С конца 90-х, начала 2000 –х. годов немало крупных стран региона стояло на пороге передачи власти от одного правителя другому, от старого порядка к новым возможностям. Однако в сложившихся политических условиях Ближнего Востока эти изменения могли иметь весьма негативные последствия. Тем более что в Арабском мире, не было харизматиче¬ского лидера регионального масштаба. Лидера, который имел бы воз¬можность предложить эндогенный общеарабский проект раз¬вития светского модернизационного содержания с учетом ин¬тересов арабо-исламского большинства, прав и желаний наци¬онально-религиозных меньшинств и сплотить вокруг него представителей региональных элит и широких слоев населения арабских стран.
Арабские руководители из числа политических долгожителей находились в достаточно преклонном возрасте и уже пережили пик своей поли¬тической карьеры. В сложившейся на Ближнем Востоке непростой обстановке им больше приходилось думать о том как и ко¬му передать власть в собственной стране. С одной стороны, они были обеспокоены тем, как обеспечить преемственность проводимо¬го ими курса, чтобы гарантировать сохранность собственных интересов и стоявщей за ними властной группировки после ухо¬да с руководящего поста. С другой, они были вынуждены заботиться о том, чтобы процесс передачи власти осуществился не конфронтационным и по возможности мирным путем, а легитимность его результатов не подвергалась бы сомнению большинством населения и не вызывала бы желания пересмот¬ра. Именно через эту призму они были склонны рассматривать обще¬арабские интересы.
Пришедшие к власти во второй половине 1990-х, начале 2000-х гг. молодые арабские лидеры сталкивались с не меньшими трудностями. Практически все они оказались у власти не в итоге борьбы за нее, а получили ее “по наследству” от своих отцов. Произошло это в результате компромисса инте¬ресов различных элитных групп, достигнутого во многом не столько за счет добровольного согласия этих групп и демокра¬тического выбора народа, сколько путем целой серии хитроум¬ных политических комбинаций и силовых ходов местных спецслужб по нейтрали¬зации возможных соперников и конкурентов. Поэтому они да¬же после своего прихода к власти в течение достаточно длитель¬ного времени были лише¬ны реальных властных полномочий. Им приходилось, прежде все¬го, думать о создании собственной властной команды, одновре¬менно балансируя между различными “центрами силы” и пери¬одически доказывая легитимность своей власти и способность к руководству государством, как внутри собственной страны, так и за ее пределами.
В результате, в канун революционных событий мно¬гие арабские государства представляли собой раздробленные страны различных кланов и властных команд: партийно-бюро¬кратических, силовых, олигархических, региональных, этнических, конфессиональных, племенных. Их население было склонно оли¬цетворять свою безопасность и благополучие не столько с ин¬ститутами государства, сколько с родством или принадлежнос¬тью к одному из таких кланов или команд. Основные административные рычаги и финансово-экономическая мощь были сосредоточены в руках традиционных правящих элит с омоло¬дившейся властной верхушкой в ряде арабских стран. Поэтому акцент как традиционных, так и молодых лидеров арабских стран был сделан на “ручном” управлении и преждевременности выступлений с какими-либо программами политических реформ, представлявшими угрозу стабильности их власти.
К тому же, в большинстве случаев передача власти в арабских странах на рубеже XX-XXI вв. происходила мирным путем, по крайней мере, на ранней стадии. В Иордании Абдалла II в 1999 году наследовал власть от своего отца и принял руководство монархией. После восшествия на престол он стремился проводить политику, сход¬ную по основным внутренним и внешним параметрам с преж¬ним курсом короля Хусейна. Однако уже очень скоро под воздействием внутренних и внешних обстоятельств, ему все чаще приходилось менять правительства и постепенно идти на уступки исламистам в вопросах управления государствам. После начала арабских революций, особенно в соседней Сирии, Абдалла II принял ряд декретов, которые по оценке арабских и зарубежных экспертов открывали путь к изменению сложившегося строя и превращению Иордании в парламентскую монархию.
В Сирии до недав¬него времени позиции Б. Асада казались достаточно прочными. За последние годы Б. Асад существенно омолодил сирий¬скую военно-политическую элиту, постарался привить ей но¬вую политическую культуру и тем самым существенно расши¬рил базу собственной поддержки внутри основных механизмов власти – партии, госаппарате, силовых структурах. Начав в ию¬ле 2004 г. реформу в армии и спецслужбах Б. Асад отправил в от¬ставку менее чем за год 440 высокопоставленных офицеров ар¬мии и спецслужб. Сохраняя в целом неизменными рамки прежней системы, Б. Асад тем самым получил возможность приступить к поэтап¬ной программе реформ без видимой угрозы нарушения балан¬са сил в правящей элите и социальных потрясений в обществе. Однако с изменением ситуации на Ближнем Востоке и в мире в целом новое политическое руководство САР во главе с Б. Асадом фактически остановили ход намеченных в 2005 г. XX съездом ПАСВ реформ. В результате режим погряз во внутренних противоречиях, которые нередко выливались в открытую борьбу за власть внутри правящей верхушки. Отсутствие реформ и снижение жизненного уровня значительной массы населения окончательно похоронили в широких слоях сирийского общества прежние надежды на молодого президента и ожидания перемен сверху.
Критическая ситуация накануне революционных событий сложилась также в Тунисе, Египте, Ливии и Саудовской Аравии, где остро встал вопрос смены руководства. Во всех странах престаре¬лые руководители занимали руководящие посты, а их сыновья и родственники выступали в качестве возможных преемников. Их способности консолидировать власть представлялись весьма неопределенными. В случае начала массовых волнений и борьбы за власть в нее могла оказаться вовлеченной армия и спецслужбы, что и произошло.
В Египте процесс эволюции политической системы был чрезвычайно затруднен и происходил медленными темпами в закрытом порядке. Проблема трансформации сложившегося механизма власти осложнялась тем обстоятельством, что за го¬ды относительной стабильности режима, в качестве единствен¬но эффективной альтернативной политической силы Египта остались только исламисты, прежде всего в лице организации “Братьев-мусульман”. Итоги парламентских выборов 2005 года, в ходе которых «братья» получили около 20-25% мест в парламенте, шокировали власти. Поэтому, во время избирательной кампании 2010 года режим отдал спецслужбам приказ сделать все возможное, чтобы не допустить «братьев» в парламент. Результаты и ход ноябрьских 2010 г. парла¬ментских выборов в Египте показали, что страна стоит на поро¬ге больших перемен. В этих условиях в Египте остро встал вопрос о выработке современного механизма смены власти и ее преемственности. Усилились разговоры о том, что X. Мубарак твердо решил выдвинуть своего сына Гамаля — успешного бизнесмена в качестве возможного наследника.
Наряду с сыном Мубарака в качестве возможных претен¬дентов на президентский пост рассматривали также некоторых высших военачальников и руководителей спецслужб. После антимонархической революции 1952 года египетские вооруженные силы превра¬тились в становой хребет режима. Поэтому выбор вероятного преемника из военной среды выглядел оправданным с точки зрения политической логики и существующей практики. Со второй половины 2000-х годов президент произвел ряд кадро¬вых перестановок в высшем командном составе армии. В египетских военно-политических кругах были склонны увязывать периодические кадровые замены в высшем командном составе вооруженных сил с планами Мубарака по отработке механизма передачи власти. Как и в других арабских странах, в Египте безопасность базировалась на способности военных контролиро¬вать процесс передачи власти и удерживать внутриэлитные конфликты от превращения их в открытую борьбу за власть. В условиях начавшейся 25 января 2011 года египетской революции армия доказала, что реальным гарантом поддержания внутрипо¬литической стабильности и безопасности в АРЕ являются не весьма хрупкая и слабая демократия и во многом формально существующая многопартийная система, а вооруженные силы.
Однако, после революции 25 января 2011 года, все больше египтян стали задаваться вопросом; не совершили ли они ошибку, когда прекратили революцию и отдали бразды правления в руки военных. От того каким будет окончательный ответ на этот вопрос во многом зависит будущий путь Египта.
Неопределенность перспектив сохранялась в тех странах где, казалось бы, проблема смены власти была решена и являлась “семейным делом”, как, например, в Саудовской Аравии. Дей¬ствовавший в королевстве механизм преемственности власти оформился еще в 1930-х гг. в период правления основателя со¬временного саудовского государства короля Абдель Азиза Ибн Сауда. Согласно ему власть в королевстве носила наследствен¬ный характер
и передавалась по старшей линии в роду представи¬телям семьи Саудидов и связанных с ней родственными узами крупнейших племенных кланов Саудовской Аравии. Статья так называемого “Основного закона”, принятого королем Фахдом в начале 1990-х гг., и созданный в 2000-м году совет из 18 старших принцев королевской семьи по определению пре¬емственности власти, несколько расширили возможности вла¬сти в вопросе выбора преемника. Принятый осенью 2006 г. за¬кон о создании комиссии по принятию королевской клятвы внес определенные коррективы в статью 5 “Основного закона” и был направлен на создание защитных механизмов от внутри¬семейной борьбы за власть, придание конституционности про¬цессу ее передачи, и несколько расширил круг участников ме¬ханизма принятия решений и кандидатов на высшие должнос¬ти в стране. Однако данные меры носили косметический харак¬тер и не могли кардинально изменить сложившуюся практику в вопросе сме¬ны власти.
До начала революционных событий на Арабском Востоке традиционный механизм работал достаточно устойчиво. Передача власти наследному принцу Абдалле после кончины короля Фахда в августе 2005 г. прошла без видимых конфликтов в правящей элите. Впервые в истории королевства к власти пришел выходец не из клана Судейри, представители которого традиционно правили страной после смерти Ибн Сауда. В то же время, воцарение Абдаллы на саудовском престоле вряд ли могло свидетельствовать о серьезных переменах в во¬просе о власти на верхних этажах правящей элиты. Скорее это произошло в результате компромисса между соперничившими фракциями королевского семейства в целях сохранения преем¬ственности саудовского курса. Одним из первых указов новый король назначил в качестве наследника престола выходца из клана Судейри — Султана Бен Абдель Азиза (ныне покойного), занимавшего пост министра обороны с 1962 г. Таким образом, сохранился тради¬ционный механизм смены власти и баланс сил в правящей эли¬те.
Власти королевства стремились объединить свои силы для решения стоящих перед страной весьма непростых задач. Речь шла, прежде всего, о выработке оптимального курса государ¬ственных реформ и противодействия терроризму. Поэтому го¬ворить о наличии какой-либо системной оппозиции, тем более внутриэлитного характера, не приходилось. Однако насколько долго мог сохраняться в неизменном виде достигнутый баланс сил, особенно с учетом тех измене¬ний, которые произошли в королевстве и регионе за последние годы, сказать было достаточно сложно. Действительно, сохра¬нять прежнее равновесие становилось все труднее. Третье поко¬ление в правящей королевской семье постепенно выходило на политическую авансцену и требовало своей доли власти. В целях сохранения баланса сил саудовскому руководству было необходимо начать разработку но¬вой формулы власти, способной обеспечить доступ к управле¬нию государством представителей нового поколения саудовцев, и не только из ныне правящей семьи. Это было особенно акту¬ально с учетом наличия в стране внесистемной оппозиции, ря¬ды которой регулярно пополнялись за счет выходцев из небо¬гатых слоев городского населения и сельских мигрантов.
Ку¬да большую озабоченность саудовского руководства вызывала значительная религиозная оппозиция, которая не только по¬тенциально угрожала стабильности страны, но и была способна по¬дорвать легитимность нынешней власти, основанной на прин¬ципах ислама и шариата. Углубляющееся в стране социальное неравенство, несомненно, служило питательной средой для рос¬та оппозиционных настроений, которые в условиях отсутствия светских политических и общественных институтов канализи¬ровались в религиозной форме. Однако если треснувший социальный мир можно было попы¬таться склеить путем массированных финансовых вливаний, то куда сложнее было справиться с решением политических проблем общеарабского характера. Эскалация напряженности в регионе приводила к тому, что призывы к джихаду становились привычным элементом пятничных проповедей в мечетях коро¬левства. К тому же оппозиция пользовалась симпатией и поддержкой различных групп населения страны, в том числе представлен¬ных в саудовских силовых структурах. До сих пор саудовскому режиму удавалось справляться с акциями со¬циального протеста и удерживать их от перерастания в неконт¬ролируемые действия. Однако практически невозможно было пред¬сказать, когда количество перерастет в качество и градус внут¬ренней напряженности повысится настолько, что приведет к нарушению военно-гражданских отношений и балансу власти.
Очевидно, принимая во внимания сложившиеся обстоятельства, саудовский монарх в последних числах марта 2014 года произвел ряд знаковых кадровых перестановок в высших эшелонах власти. Так, немолодому наследнику престола принцу Сальману (77 лет) был назначен новый заместитель принц Мукрин (68 лет).
Новый заместитель наследника престола принц Мукрин мог рассматриваться как наиболее вероятный претендент на занятие в будущем престола в случае смерти или длительной нетрудоспособности действующего наследного принца или монарха. Наряду с этим, принц Мукрин являлся одним из самых молодых сыновей (42-м) основателя династии Саудидов (Ибн Сауда), а его матерью была Барака аль-Йаманийя. То есть она не происходила из племени Саудидов и трех других союзных ему кланов, что нарушало одну из основополагающих негласных традиций наследования власти в королевстве. Более того, если допустить, что новый заместитель наследного принца имел много шансов стать будущим саудовским монархом, то его нынешнее место вероятнее всего мог занять еще один выходец не из клана ас-Судейри. Некоторые пророчили это место старшему сыну действовшего монарха принцу Мутаибу министру по делам Национальной Гвардии (который на деле осуществлял командование этой мощнейшей спецслужбой королевства). Дело в том, что сам нынешний король был рожден Ибн Сауду его женой из влиятельного племени Шаммар по имени Бинт Аси аш-Шураим.
В тоже время, эвентуальный приход во власть представителей так называемого второго поколения Саудидов, которых насчитывается несколько сотен человек, мог спровоцировать определенные изменения во внутренней и внешней политике КСА. Подобные изменения могли быстро оформиться если не в виде государственных решений, то, хотя бы на уровне заявлений и шагов таких представителей правящей династии, как принцы Мукрин, Мутаиб, Абдул Азиз бен Абдалла и Мухаммед бен Найеф.
После кончины прежнего монарха и восхождения на трон 23 января 2015 года короля Сальмана бен Абдель Азиза, последний произвед ряд знаковых кадровых перестановок в высших эшелонах власти. Так, наследником престола был назначен Мукрина бен Абдель Азиз, которого в будущем должен был сменить на троне представитель «поколения внуков» из все того же клана Ас-Судейри – принц Мухаммед бен Найеф. Сформированное новым монархом правительство также ознаменовало собой приход в высшее руководство страны не только внуков «короля-основателя», но и образованных разночинцев. Тем не менее, указанные назначения не внесли кардинальных изменений в курс предшественника нынешнего монарха в вопросах смены власти.
Глава 2.
Активизация роли политического ислама в регионе.
Как было показано выше, важные политические события, охватившие арабские государства Ближнего Востока на рубеже XX – XXI веков, затронули различные сферы эко¬номической, политической и духовной жизни арабов. Это при¬вело к серьезным сдвигам в сознании людей и способствовало созданию материальных предпосылок для формирования но¬вых элементов общественно-политического сознания. Все это на¬ложило определенный отпечаток на процесс эволюции совре¬менной социально-политической мысли на Арабском Востоке и поведенческий стереотип арабских народов.
На всем протяжении XX столетия две основные тенденции в разви¬тии арабского общественного сознания – традиционная му¬сульманская идеология и светская западнориентированная мысль – взаимопроникали и противодействовали на всех уров¬нях сознания арабского общества.
На рубеже XX-XXI вв. разви¬тие общественно-политического сознания в арабских странах Ближнего Востока детерминировалось рядом взаимовлияющих (если не сказать взаимоисключающих) факторов. С одной стороны, это и глубоко укоренившиеся в массовом арабском сознании идеи межарабской и исламской солидарности и опыт тысячелетнего противостояния христиан¬скому миру, и историческая память о победах над крестоносца¬ми и горечь поражения перед лицом европейской колониаль¬ной экспансии. С другой стороны процессы модернизации и “вестернизации”, начало которым было положено еще в XIX ве¬ке, оказывали серьезное воздействие на мировоззрение различ¬ных социальных групп и слоев арабского общества. Это было связано с тем, что в каждой арабской стране есть свой так назы¬ваемый субкультурный код, обусловленный ее историй, этническим и конфессиональным составом населения, его национальными обычаями и традициями. С другой стороны, в поведении араб¬ских народов их мировосприятии заложены некие общие осно¬вы, связанные в первую очередь с базовыми элементами веры, общности языка, территории, происхождения и исторической судьбы. Так, значительная часть населения арабских стран от¬рицательно относилась к навязанным Западом процессам гло¬бализации и форсированной политической модернизации. С их точки зрения, эти процессы могли оставить не удел средние слои и полностью разорить неимущие сельские и городские низы, составлявшие в ряде арабских государств более полови¬ны населения. Состояние перманентной социальной напря¬женности накануне арабских революций становилось характерным явлением практи¬чески для всех арабских стран Ближнего Востока, даже таких внешне благополучных как нефтедобывающие монархии Пер¬сидского залива.
Данное явление было порождено рядом факторов как внутренне¬го, так и внешнего характера. В первом случае, речь шла о мар¬гинализации значительной части городского населения араб¬ских стран в результате быстрых темпов демографического ро¬ста и развития процессов урбанизации в условиях сохранявшихся авторитарных методов правления, базировавшихся на принципах личной власти, конфессиональной, клановой и земляческой общности. Пауперизация немалой части населе¬ния арабских стран сопровождалась сверхобогащением части руководящей верхушки, контролировавшей основные финансо¬вые потоки страны. Так, в период с 2003 по 2004 гг. общий объ¬ем личных капиталов зажиточных людей на Ближнем Востоке вырос и составил 1-1,3 триллиона долларов США. При этом данный показатель демонстрировал значительно более быстрый рост, чем в каком-либо ином регионе мира. Ежегодные темпы прироста числа богатых людей в ближневосточном регионе мо¬гли составить в ближайшие несколько лет — 9,1%. Одновре¬менно росла грамотность арабского населения, постепенно сближались культурные уровни мужчин и женщин, а вместе с этим объективно менялось и общественное самосознание лю¬дей. Подобная динамика во многом была обусловлена развитием процессов модернизации, однако в указанных условиях разви¬тия арабских стран она могла нередко обращаться против За¬пада и исходящих оттуда идей демократии и реформ.
С другой стороны, война США против терроризма, зачас¬тую ассоциируемая с войной против ислама, присутствие американских войск в Ираке, палестино-израильский кон¬фликт способствовали росту общественной напряженности в странах Арабского Востока. Силы безопасности пытались кон¬тролировать эти процессы. Однако арабские лидеры опасались, что подобные демонстрации могут выйти за политические рам¬ки и дестабилизировать режим. Спецслужбы и регулярные час¬ти этих стран оказались в сложном положении. Фактически им пришлось выступить против мнения большинства собственно¬го народа. Данное обстоятельство могло серьезно дестабилизи¬ровало внутриполитическую ситуацию в арабских странах, особенно в обстановке массового народного подъема. На практике это выражалось в росте исламистских настроений в арабских странах и активи¬зации в них радикальных исламских движений, представители которых стремились под флагом демократии и реформ утвер¬диться во властных структурах государства. Идеология возврата к “истинному или первоначальному” исламу во многом питалась наступлением западной культуры и образа жизни на араб¬ское общество — быт, нравы, мораль, социальные связи между людьми, подрывая здесь традиционное общество.
Указанные проблемы осложнялись еще и тем обстоятельством, что в основе современной политической организации боль¬шинства арабских стран лежал принцип национализма. Имен¬но под этим знаменем проходило создание независимых госу¬дарств на базе возникших после распада Османской империи европейских колоний, многоконфессиональный и полиэтни¬ческий характер обществ в которых был во многом обусловлен произвольным установлением национальных границ в колони¬альный период. В результате для государственной стабильности и территориальной целостности независимых арабских стран создавалась потенциальная угроза. С одной стороны их сущес¬твование базировалось на принципе национализма, под знаме¬нем которого они боролись против колониального господства. И в этом смысле их политическая организация естественно представляла собой, так называемую нацию-государство. С дру¬гой, национализм в условиях многоконфессионального и поли¬этнического общества таил в себе скрытую угрозу государ¬ственной децентрализации, поскольку под воздействием ряда факторов внутреннего и внешнего характера мог быть исполь¬зован крупными этническими и религиозными сообществами в их борьбе за самостоятельность. В этих условиях единственным средством преодоления дезинтеграционных тенденций стано¬вилась авторитарность власти, чья непререкаемость и автори¬тет базировались на силе и принципе лояльности новому руко¬водству. Однако в долговременном плане подобные методы и средства, сохраняясь в неизменном виде, вряд ли могли ока¬заться эффективными, а в условиях революционного подъема представляли прямую угрозу территориальной целостности отдельных государств.
Легитимность нации-государства, как и всех других поли¬тических организаций, заключалась, прежде всего, в ее способ¬ности обеспечивать защиту жизни своих граждан и их цивилизационных ценностей. Однако по мере втягивания арабских стран в процессы глобализации эта способность стала подвер¬гаться постепенной эрозии. В условиях, когда экономика боль¬шинства стран региона носила индустриализующийся характер современные технологии связи, транспорта и коммуникаций, промышленного производства вооружений разрушали эту за¬щитную функцию нации-государства. К тому же немалое чис¬ло из вновь образованных государств на Арабском Востоке на деле оказались слабы в политическом и военном отношении, несамостоятельны экономически. Они не могли обеспечить эффективное управление, самостоятельно накормить свое на¬селение и защищать себя. Поэтому большинство стран региона были вынуждены искать спасения в поддержании определен¬ного баланса сил и защите со стороны более сильных госу¬дарств.
Изменение геополитической обстановки в 1990 — начале 2000-х гг. разрушили сло¬жившийся баланс сил на Ближнем Востоке. Нажимная полити¬ка США и ряда других стран Запада по форсированной демо¬кратизации государств региона на фоне борьбы с “исламским” терроризмом привела к созданию “вакуума авторитаризма” на Ближнем Востоке, который стал заполняться движениями по¬литического ислама и этно-конфессионального сепаратизма.
В этих условиях ничем не ограниченный национализм как основа государственного порядка, его основной легитимизиру¬ющий элемент уже не мог служить эффективным инструмен¬том политической организации общества, принципом его дей¬ствия и сохранения стабильности, а стал порождать тенденцию к анархии. Правительствам ближневосточных государств труднее становилось обеспечивать внутреннюю стабиль¬ность и поддерживать сбалансированные отношения со своими более могущественными соседями. Отсутствие внутреннего по¬рядка и усиление анархических тенденций в политике создавали угрозу не только Ближнему Востоку, но и всему миру с учетом геополитической, энергетической, транспортной и коммуни¬кационной значимости Ближневосточного региона.
Исторически развитие арабского национализма осуществ¬лялось в процессе взаимодействия светского и религиозного (исламского) направлений. Превалирование одного над дру¬гим было связано, прежде всего, с конкретными исторически¬ми условиями развития арабских стран и складывавшейся в них и регионе политической коньюктурой. Арабский национа¬лизм второй половины XX столетия представлял собой моди¬фикацию идеологии политических движений конца ХIХ века, основанных на представлениях об арабах как единой нации и служивший знаменем борьбы арабских народов азиатских про¬винций Османской империи. Зародившись как один из эле¬ментов арабского культурно-просветительского движения (ан-Нахда) в конце XIX столетия, арабский национализм не сразу стал ведущим течением в общественно-политическом созна¬нии арабов, идеологическим авангардом их политических дви¬жений. Долгое время идеи панисламизма и османизма служили сдерживающим фактором в развитии панарабизма. На рубеже Х1Х-ХХ вв. многие арабские политические деятели весьма скептически относились к идеям арабского национализма и полагали, что они подрывают силу Османской империи – единственно мощного исламского государства, способного противостоять экспансионистским устремлениям христиан¬ского Запада. Поэтому идеи арабского национализма, в том числе и партикулярного характера, развивались в тот период в основном в рамках панисламизма и османизма, а требования представителей арабских националистов редко выходили за рамки автономии в составе Османской империи. И только Ве¬ликое арабское восстание 1916 г., в ходе которого арабы откры¬то с оружием в руках выступили против Османского господства за создание собственной арабской империи, явилось перелом¬ным моментом в процессе эволюции идей арабского единства.
Определенное доминирование светского направления в араб¬ском национальном движении после I мировой войны было во многом связано с тем обстоятельством, что основу его последу¬ющего развития формировали в период ан-Нахды преимущес¬твенно арабы-христиане азиатских провинций Османской им¬перии, которые были особенно подвержены влиянию европей¬ских идей секулярного национализма. В своих теоретических изысканиях и подходах к определению панарабизма они делали особый упор на общность арабского языка, культуры и истории и исходили из того, что нация объединяет людей в рамках поли¬тической и гражданской общности, а не религиозной. К тому же они плохо представляли себе, как в условиях многоконфес¬сионального арабского общества можно достигнуть арабского единства исключительно на базе ислама. С другой стороны, многие арабские интеллектуалы и национальные лидеры той поры видели в арабском единстве не столько цель, сколько средство “догнать” секулярный Запад в его военном и техниче¬ском превосходстве, что также служило укреплению светской линии в национальном движении арабов.
Напротив, в районах Арабского Магриба идеология арабского национализма фор¬мировалась в основном на базе идей исламской солидарности, что было связано с традициями и характером движущих сил на¬ционально-освободительной борьбы в этом регионе, которая проходила под знаменем ислама.
Однако, уже к концу 30-х, на¬чалу 40-х гг. XX века и в районах Арабского Востока исламская составляющая арабского национального движения стала замет¬но усиливаться. Во многом это было связано с чувством глубо¬кого разочарования значительной части либеральных светских арабских сил “цивилизаторской” миссией секулярного и про¬свещенного Запада. В результате ближневосточной политики западных держав арабы не смогли создать свое единое государ¬ство. Их земли оказались произвольно поделены между Вели¬кобританией и Францией, попали от них в колониальную зави¬симость, используя которую западные державы активно под¬держали процесс создания в Палестине национального еврей¬ского очага. Используя антизападнический политический по¬тенциал ислама, исламскую религию как основу культурного арабского наследия, арабские националисты пытались таким образом придать своему движению самобытный, отличный от Запада характер. К тому же начавшийся в этот период подъем антиколониального движения в арабских странах вывел на по¬литическую авансцену Ближнего Востока новые социальные силы, чье мировоззрение и поведенческий стереотип в значи¬тельной мере определялись исламом.
После II мировой войны данный процесс продолжился и получил свое выражение в раз¬витии концепции уруба (дух арабского самосознания) в на¬правлении укрепления связи арабского национального начала с исламом. Развернувшаяся в арабских странах на рубеже 50- 60-х гг. XX столетия политическая борьба за выбор пути разви¬тия, в условиях начала процессов строительства независимых национальных государств и современных обществ, привела к власти в ряде ключевых стран Арабского мира представителей светских арабских националистов (басисты, насеристы), кото¬рые пытались осуществить развитие на путях идей социализма. Подобные трансформации существенно укрепили значение секулярных тенденций в арабском национальном движении и по¬высили роль панарабизма в политике арабских государств.
Не¬смотря на это исламское направление в арабском национализ¬ме не исчезло, а лишь временно отошло на задний план. Даже самые прогрессивные и светские руководители арабских стран были вынуждены искать легитимность своего правления в при¬верженности к исламу и учитывать интересы исламизированных слоев населения в процессе формирования социальной ба¬зы поддержки своей власти. На институциональном уровне это выражалось в том, что практически во всех арабских конституциях ислам провозглашался государ¬ственной религией, а ряд положений шариата рассматривались как источник права. Несмотря на непримиримую борьбу, кото¬рую арабские правители вели с исламской оппозицией (“Бра¬тья-мусульмане”, например), они, как правило, не хотели рис¬ковать и не трогали религиозные учреждения (мечети, медресе и т.п.), в отличие от институтов светских политических оппози¬ционных движений, которые подвергались полному разгрому в случае прямого столкновения с властью. Устранив угрозу вы¬ступления наиболее радикальных отрядов исламского движе¬ния, власти, обычно, не покушались на остальную, куда боль¬шую часть финансовой и экономической инфраструктуры ис¬ламских институтов общества, их печатные издания, собствен¬ность, кадры. Наоборот, они зачастую поощряли их развитие и расширение нередко за государственный счет в обмен на лояль¬ность властям и легитимацию правящего режима. Поэтому в отличие от оппозиционных политических групп светского ха¬рактера, исламские оппозиционные движения, даже уйдя на время в подполье, всегда сохраняли потенциальные возможно¬сти возврата к активной политической работе. Используя в ка¬честве агитационных пунктов и руководящих штабов мечети и медресе, они могли в короткие сроки обеспечить мобилизацию значительных масс населения и организовать финансовую под¬держку своей деятельности через сеть исламских банков и эко¬номических учреждений, чья собственность находилась на по¬ложении вакуфов. Данное утверждение нашло свое яркое подтверждение в ходе революционных движений практически во всех арабских странах Ближнего Востока. Нередко некоторые запрещенные властями леворадикальные группы в ряде арабских стран весьма успешно использовали эти возможности, чтобы таким образом удер¬жаться в политической ткани общества. Со своей стороны, представители не легализованных исламских движений актив¬но участвовали в работе таких светских по характеру обще¬ственных институтов государства, как профсоюзы, различные общественные ассоциации, творческие объединения, исполь¬зуя там свое членство для проникновения в представительские органы власти. Хорошим примером подобного взаимодействия могла служить деятельность некоторых отрядов левых полити¬ческих сил и “Братьев-мусульман” в Сирии и Египте.
Частично этому способствовал тот факт, что правительство Египта в период начала 70-х гг. XX века стало проводить поли¬тику “исламизации сверху”, пытаясь вывести за рамки полити¬ческого процесса радикальных исламистов и одновременно взять под контроль деятельных умеренных представителей ис¬ламского движения. Существенно расширилась сфера влияния государства на деятельность министерства вакуфов, мечетей, медресе. В рамках этой политики власти выстраивали свои от¬ношения с самым влиятельным исламским движением Египта “Братьями-мусульманами”. Несмотря на то, что в Египте дея¬тельность “братьев” была запрещена, власти фактически закры¬вали глаза на благотворительную, просветительскую и социаль¬ную работу членов организации. Они печатали книги и брошю¬ры, налаживали широкую сеть социальной помощи по всей стране. В глазах правительства тактика сближения с “братья¬ми” была оправдана стремлением властей удержать настроения египетской “улицы” в определенных рамках. Это было особен¬но важно в условиях растущего социального напряжения в связи с войной в Ираке и нерешенностью палестинской проблемы. В то же время все попытки лидеров организации добиться лега¬лизации наталкивались на неизменный отказ властей. В декаб¬ре 2003 г. в ходе довыборов депутатов парламента представите¬ли “Братьев-мусульман” не были допущены к выдвижению сво¬их кандидатур в ряде округов. В январе 2004 г. к руководству ор¬ганизацией пришел М. Акеф. Он считался одним из наименее консервативных лидеров организации. Многие его высказыва¬ния и действия наглядно свидетельствовали о его “реформатор¬ской ориентации”. Сразу же после своего избрания М. Акеф взял курс на сближение с правительством. Новый лидер орга¬низации хорошо осознавал, что добиться поставленных задач в условиях конфронтация с властью не удастся и это неизбежно приведет к репрессиям. В организации усилились позиции мо¬лодого поколения “братьев”, стоявших на позициях “либераль¬но-реформаторского” толка.
За последние тридцать лет соци¬альный облик египетских исламистов сильно изменился. В ря¬дах исламистов значительно увеличилось количество молодых людей в возрасте до 30 лет. Из них почти половина имели выс¬шее образование. Они выступали против применения насилия, за проведение радикальных реформ внутри организации, отказ от ставки на “старшее поколение” и привлечение в организа¬цию молодежи, усиление активности “братьев” в профсоюзном и молодежном движениях, в первую очередь в университетах и мечетях и расширение социальной сферы деятельности органи¬зации. Деятельность организации приобрела более активный и наступательный характер. “Братья-мусульмане” стремились обеспечить себе легальные условия для ведения политической борьбы. Укрепляли свои позиции в профсоюзах, государствен¬ных учреждениях, университетах, местных органах власти в ка¬честве политического плацдарма для проникновения в парла¬мент и правительство, силовые структуры. К концу 1990-х гг. исламисты составляли большинство в руководстве ведущих профсоюзов и общественных ассоциаций Египта: адвокатов, врачей, инженеров, преподавателей университетов и т.д. Про¬шедшие в 2003 г. выборы в правления профсоюзов адвокатов и журналистов показали, что исламисты пользовались большим ав¬торитетом среди рядовых членов профсоюзов. Очевидно, не без согласования с правительством в августе 2004 года организация выступила с инициативой проведения реформ в Египте. По крайней мере, их инициатива активно рекламировалась в офи¬циальных СМИ и была поддержана различными партиями Египта. На этой основе лидеры организации выразили готов¬ность сотрудничать с властями. В свою очередь, власти посред¬ством организации так называемого “национального диалога” стремились расширить социальную базу режима и одновремен¬но добиться большей подконтрольности исламской оппози¬ции. X. Мубарак и его ближайшее окружение, возможно, рас¬считывали, что “братья”, получив места в парламенте, окажут поддержку президентскому курсу, в том числе и в вопросах пре¬емственности власти. Тем более что один из вероятных претен¬дентов на пост президента АРЕ сын X. Мубарака Гамаль уже дал недвусмысленно понять, что придерживается в этом вопросе сходных позиций. В то же время египетское руководство по-прежнему рассматривало “братьев-мусульман” как своего ос¬новного политического соперника и сдержанно относилось к перспективе трансформации организации в политическую пар¬тию. Одновременно режим опасался, что в борьбе за власть “братья” не остановятся перед использованием насильственных методов. Поэтому в отношениях с “братьями” власть стреми¬лась проводить политику “кнута” и “пряника”: то, делая шаги навстречу исламистам, то периодически проводя аресты. Так, в октябре-декабре 2003 года полиция и силы безопасности лик¬видировали несколько группировок исламистов и арестовали активистов организации в Александрии, ряде других городов Египта.
Развитие политических процессов в Египте и регионе в це¬лом повлияло на изменение взаимоотношений в треугольнике: власть, исламисты, армия. Характерно, что одним из первых декретов Высшего военного совета Египта после победы революции 25 января 2011 года стал декрет о разрешении так называемой партии «аль-Васат». Эта партия в течение последних 11 лет активно добивалась легализации. Но власти не давали ей официальной регистрации, несмотря на то, что она неоднократно меняла свою партийную программу и названия. Египетские спецслужбы хорошо знали, что данная партия вышла из рядов запрещенной организации «Братьев-мусульман». В условиях революционного Египта уже очень скоро «братья» смогли официально легализоваться в партию Свободы и справедливости (ПСС). Создали свою партию и, так называемые, салафиты, которых было принято считать одним из наиболее радикальных течений в исламе. Любопытно, что на проходивших 28 ноября 2011 года в Египте парламентских выборах «братья» и салафиты получили около 41% и 25% голосов соответственно, то есть фактически 2\3 мест в новом составе египетского парламента. При этом избиратели продемонстрировали небывалую для Египта политическую активность.
Выход исламистов на политическую арену арабских стран пост революционного Ближнего Востока был во многом предопределен процессом глобализации и связанными с ним демократиза¬цией и реформами, основной вектор которых во многом опреде¬лялся Западом. Это зачастую интерпретировалось арабским обще¬ственным сознанием как попытка западных держав, прежде все¬го США, перекроить политическую карту Ближнего Востока и утвердить там свое господство. В этой свя¬зи, несмотря на то, что в теории светский в своей основе про¬цесс глобализации должен был бы усиливать тенденцию к секу¬ляризации в арабо-мусульманском мире, на практике зачастую происходило обратное. Сопротивление традиционалистских и националистических сил социально-политическим последстви¬ям глобализации в ближневосточном регионе провоцировало активизацию исламизма и канализировало исламскую идеоло¬гию в русло поддержки движений социального и политического протеста, будь то в отдельных государствах или регионе в целом.
Тем более, некогда популярные идеи арабского национализ¬ма, панарабизма, основанные на представлении об арабах как о единой нации, а в дальнейшем персонифицированные на уров¬не арабских лидеров в лице Г. А. Насера, X. Асада, С. Хусейна, и проводимого ими политического курса постепенно утрачивали свою привлекательность в широких слоях населения арабских стран. Это особенно было заметно в условиях активизации процес¬сов смены власти в арабских странах, борьбы за лидерство и пе¬редел собственности как внутри отдельных стран, так и на Арабском Востоке, в целом.
Служившие на протяжении нескольких по¬следних десятилетий секулярные идеи панарабизма, арабского национализма в качестве идеологической и легитимизирующей основы (будь то в виде насеризма в Египте или баасизма в Си¬рии и Ираке) для правящих арабских режимов, не нашли свое¬го практического воплощения. Арабские правительства не смогли решить главные для своих стран и региона проблемы: преодолеть экономическую отсталость, вернуть оккупирован¬ные территории на справедливой общеарабской основе, обес¬печив создание палестинского государства, защитить арабские народы от угроз внешней агрессии и междоусобных конфлик¬тов. Таким образом, накануне революций власть полностью утратила доверие и легитимность в глазах собственного народа, и выступить против нее оказалось не таким, уж сложным делом.
Совсем по-другому складывались дела в отношении дви¬жений политического ислама. Действительно в отдельных стра¬нах региона представители политических движений ислама еще задолго до начала революционных событий продемонстрировали возможность прихода к власти как мир¬ным, демократическим путем, так и с помощью силы. Ряд по¬добных движений и организаций, особенно те из них, которые выступали внутри своих стран с радикальных позиций, требуя восстановления социальной справедливости и равенства, а на региональной арене зарекомендовали себя как последователь¬ные борцы против израильской оккупации арабских земель и американского господства в регионе пользовались поддержкой значительной части населения арабских стран. Поэтому было бы наивным полагать, что в условиях массового народного подъема, они оставались бы в стороне.
Однако это вовсе не означало, что получив власть в пост революционный период, они были способны удержать ее в течение достаточно долгого времени, тем более способны справиться с решением сложных внутри и внешнеполитических задач само¬стоятельно, без существенной собственной трансформации. В течение последних десятилетий организации типа “Братьев-му¬сульман”, “Фронта Исламского Спасения”, “Хамас”, “Хизбалла” находились либо на положении гонимой оппозиции внутри сво¬их стран (Алжир, Египет, Сирия), либо как показали события в Палестине (2007) и Ливане (2006-2008) сталкивались с активным не¬приятием со стороны правящего класса ряда ведущих арабских стран и Запада. В результате эти организации не пользовались согласованной поддержкой различных слоев об¬щества. У них не было необходимого опыта государственного управления. Программы развития, которые бы учитывали интересы большинства многоконфессионального и полиэтнического на¬селения этих стран, только проходили проверку на прочность в вновь избранных парламентах в странах победившей революции. Революция открыла им путь прихода к власти. Но в новых условиях они считали весьма рискованным брать на себя весь груз ответственности за страну, поскольку в случае неудачи могли не только потерять власть, но и надолго ока¬заться на обочине развития своих стран. Поэтому они были склонны к диалогу с действующей властью и поддерживали идею правительств национального единства, о создании кото¬рых говорили практически все от Марокко до Афганис¬тана.
В этой связи на смену светским в своей основе идеям арабского национализма и движениям панарабизма могли прийти движения политического ислама с новой идеологией, пытавшейся совместить национализм с идеями исламской демокра¬тии в качестве принципа государственного строительства. В этой связи пересматривались традиционные представления об исламской умме как общине единоверцев независимо от их на¬циональной принадлежности. Публичные выступления лиде¬ров «Братьев-мусульман», палестинского “Хамас”, ливанской “Хизбаллы”, новые корректировки их политических про¬грамм и установок значительно в меньшей степени пропаган¬дировали догматы исламской веры. То, что было записано в первых програм¬мах этих исламских движений, представляло собой конечные цели. Никто не мог точно определить, сколько времени потребовалось бы для их достижения, и будут ли они вообще реали¬зованы на практике. По крайней мере, лидеры этих движений не говорили об установлении шариата как основы государствен¬ного управления. Они гораздо больше были озабочены положением в собственных странах, сохранением революционных завоеваний, нежели идеей построения «халифата». Оставаясь в своей основе исламскими движениями, они выступали с национально-пат¬риотических общеарабских позиций и защищали идеи соци¬альной справедливости и равенства, которые формируются на секулярных, а не только религиозных основах.
Другое дело, что лидеры исламских движений гораздо раньше, чем многие арабские руководители, осознали масштаб и глубину грядущих перемен. Ряд идеологов умеренных исламских дви¬жений (египетский шейх Юсеф Кардави, глава туниской исла¬мистской партии “Ан-Нахда” Рашид Гануши) стремились при¬способить ислам к демократии, “демократизировать ислам”. Это заставляло их модифицировать оригинальные воззрения исламских идеологов, в основе которых лежала идея создания исламского халифата. В программных заявлениях большинства подобных организаций не шла речь о создании единого ислам¬ского государства в обозримой перспективе. Они призывали к созданию “исламского демократического государства” в сущес¬твующих национальных границах. Выступали за отказ от наси¬лия как средства политической борьбы, осуждали терроризм, поддерживали принцип проведения свободных парламентских выборов. Однако на разных полюсах арабо-мусульманского об¬щества исламские движения и его лозунги вызы¬вали серьезные сомнения в их искренности и подозрения в ис¬тинности дальнейших намерений исламистов и их последую¬щих шагах в случае прихода к власти. Светские политические силы, представители других конфессий на¬стороженно относилиь к исламским реформаторам, рассматри¬вая их как своих конкурентов в демократической борьбе за власть.
Часть II.
Появление и развитие исламистских и джихадистских движений в условиях арабских восстаний: причины, характеристика, промежуточные итоги и перспективы(на сирийском материале)
Глава 1.
Сирийское восстание. Краткий исторический очерк.
Еще в январе-феврале 2011 г. режим Асада был твердо уверен в том, что Сирия обладает особым иммунитетом против революций. Подобное отношение было ясно продемонстрировано в интервью Асада, которое он дал 31 января 2011 г. Wall Street Journal. Правящая партия ПАСВ проводила оргшаттные мероприятия и готовилась к предстоящему ранней весной XI съезду. В армии и спецслужбах оживленно обсуждали январские указы главнокомандующего о новых назначениях, увольнениях и повышениях. Действительно, на появившиеся в конце января, феврале 2011 года в «Face book» и «Twitter» призывы сирийской оппозиции к гражданам выйти на улицы откликались в основном сотрудники сирийских спецслужб и любопытствующие журналисты. Случавшиеся единичные акции протеста носили спорадический характер, и в ходе них не выдвигалось никаких политических требований. Демонстрации протеста в Дамаске 15 марта 2011 года, которые считаются точкой отсчета революционных событий в САР, не получили должной оценки властей. Арестованные в ходе них граждане были вскоре отпущены. И даже когда произошли события в Деръа (17-18 марта) и Латакии (25 марта), где пролилась кровь, и были использованы ударные части сирийских сил правопорядка, представители власти были не склонны драматизировать сложившуюся ситуацию, особенно на фоне недавних событий в Тунисе и Египте и происходящего в Ливии и Йемене. Действительно, выход людей на улицу носил не столько организованный характер, сколько стал ответом на неадекватные действия сил безопасности в отношении 14-15 летних подростков, которые оставляли оскорбительные для режима граффити на стенах. Демонстрации проходили преимущественно мирно, без явных признаков этнической и конфессиональной розни, и затронули лишь ряд провинциальных центров. Выдвинутые оппозицией политические требования; расширения прав и свобод, носили в основном общий характер. Демонстранты не требовали смены режима, тем более отставки президента. Наоборот, накануне и после выступления Башара Асада 30 марта в Народном совете (парламенте) Сирии по улицам крупнейших сирийских городов Дамаска и Халеба прошли многотысячные шествия в поддержку президента и его курса реформ.
Однако вопреки ожиданиям большинства в самой Сирии и за ее пределами сирийский президент не объявил о принятых им конкретных решениях по реформам, не осудил избыточное применение силы против демонстрантов и не выразил соболезнования родственникам погибших в ходе волнений в Деръа. Президент заявил, что Сирия стоит на верной стороне истории в отличие от мубураковского Египта. Ответственность за произошедшие «беспорядки» в стране президент возложил главным образом на происки внешних врагов.
Несмотря на это, кредит доверия к властям Сирии и лично президенту оставался достаточно высоким в различных слоях сирийского общества. Большинство сирийцев, несмотря на то, что «барьер страха» дал заметную трещину после событий в Деръа, не хотели революции, опасаясь жестких действий служб безопасности и не желая повторить судьбу своих соседей в Ираке и Ливане. В глубине души они надеялись, что их президент и его единомышленники во власти сумеют урегулировать положение мирным путем.
В течение нескольких последующих месяцев Асад провел ряд важных мер и принял программу ускорения реформ в политической, законодательной и административной сферах.
Предложенная президентом программа реформ в целом носила достаточно прогрессивный характер. Однако простые сирийские граждане не увидели в ней адресности и ответа на свои социальные запросы. К тому же с реформами власть сильно запоздала. Многие в Сирии надеялись, что именно эти реформы начнут осуществляться в 2005 г. после X съезда ПАСВ, в документах которого были отражены их основные положения. Вне зависимости от желания сирийских руководителей сама логика событий заставляла предположить, что власть может проводить реформы только под давлением, а их серьезность и глубина зависят от решимости протестующих продолжать выступления.
К началу лета 2011 года протестные движения охватили практически все наиболее значимые городские и сельские центры страны. Носившие вначале мирный характер демонстрации, постепенно переросли в ожесточенные столкновения протестующих с силами правопорядка, в результате которых счет убитых и раненных с обеих сторон пошел на десятки и сотни. Не смогли устоять прежде спокойные столичные города – Дамаск и Халеб.
К началу лета 2011 года стало очевидным, что силовая составляющая играет ключевую роль в политике власти по отношению к народным протестам. В рамках действовавшей политической системы иной реакции власти на подобные события было сложно ожидать. В условиях новой президентской власти Башара Асада продолжали сохраняться основные параметры прежней модели государственного устройства, созданной его отцом Хафезом Асадом за 30 летний период (1970-2000 гг.) правления страной. Отличительной особенностью выстроенной Х. Асадом модели являлась институализированная форма авторитаризма и сильное с точки зрения безопасности государство. На протяжении последних 40 лет характер военно-гражданских отношений в САР определялся приоритетным мнением военных в процессе принятия решений по ключевым вопросам внутренней и внешней политики страны. Поэтому не было ничего удивительного в том, что управление кризисом было полностью отдано в руки военных, прежде всего специальных служб. Именно они и определяли на всех последующих этапах развития кризиса не только судьбу режима, но и всей Сирии.
Поведенческий стереотип различных политических и гражданских институтов государства в условиях жестко структурированной и вертикально выстроенной модели политического устройства мотивировался транслировавшейся сверху установкой – протестные движения суть результат заговора врагов Сирии.
Жестокие действия режима по подавлению восстания и многочисленные жертвы среди мирного населения серьезно осложнили международное положение страны. В результате сирийские события получили широкий международный резонанс и привели к интернационализации конфликта.
На рубеже 2011-2012 г.г. в сирийском революционном движении, которое прежде отличалось в основном мирным характером, наметилась устойчивая и быстро развивающаяся тенденция его милитаризации и перерастания в вооруженную борьбу. В течение 2013-2014 г.г. ситуация стала стремительно сдвигаться в сторону начала полномасштабной гражданской войны. В тоже время, сирийский режим не был готов идти на кардинальные реформы политической системы и постепенную смену власти.
Однако, то, что сегодня происходит в Сирии, вряд ли было бы справедливым называть «исламистской» революцией. Скорее это народное вооруженное восстание, которое снабжается и финансируется, прежде всего, из исламистских источников. Достаточно быстро те, кто взялся за оружие оказались в полной зависимости от тех, кто мог их снабдить этим оружием. Как правило, подобная помощь, особенно по мере ее роста, зачастую предоставлялась в зависимости от лояльности групп сопротивления исламистской повестке, что на практике выражалось не только в выборе названия отряда, но и особом поведенческом стереотипе (установление шариатских законов, например) на освобожденных территориях.
Радикализации сирийского конфликта и превращению его в межрелигиозную борьбу во многом способствовал сам режим. Избрав силовую тактику подавления сирийского восстания Б.Асад и его близкое окружение, неизбежно должны были найти себе «главного» противника в лице экстремистов. Поэтому первый и самый сильный удар был нанесен по светским, демократическим силам. Те, кто в марте 2011 года вышли на улицы сирийских городов с патриотическими требованиями реформ и свобод очень быстро оказались перед выбором, либо вовсе остановить мирные протестные акции, либо взяться за оружие. Многие гражданские активисты и их лидеры сильно колебались и предлагали иные методы воздействия на власть. Но рост насилия и жестокость действий власти в отношении мирного гражданского населения вынуждал многих, особенно, молодежь браться за оружие. В условиях «ассиметричной» войны, когда режим использовал авиацию и артиллерию для бомбардировки захваченных повстанцами районов, а вооруженное сопротивление испытывало острую нехватку оружия акции смертников стали единственным средством поддержанию баланса сил на поле боя. Это дало мощный рост джихадистским отрядам в силах вооруженного сирийского сопротивления и способствовало на начальном этапе росту их популярности среди части населения освобожденных районов. К тому же привлечение Асадом иностранных наемников из Ливана, Ирака и Ирана, ряда других стран, вызванное серьезными потерями в живой силе национальных вооруженных сил и отсутствия должного боевого опыта у новобранцев, легитимизировало в глазах части местного населения участие в боевых действиях джихадистов из других арабских стран.
Как утверждалось в январском 2014 года докладе, подготовленном командованием Сирийской свободной армии (ССА), за годы конфликта общие потери правительственных войск составили 65 тысяч человек убитыми. При этом необходимо иметь в виду, что общая численность дезертировавших солдат и офицеров равнялась (февраль 2013 г.) приблизительно 100 тысячам человек. Неудивительно, что сирийский режим, на сегодняшний день уверенно контролирует не более 30% территории страны и, по различным оценкам, должен был бы потерпеть сокрушительное поражение еще 1,5-2 года тому назад, если бы не получил помощь от своих зарубежных союзников.
Ценой частичной утраты национального суверенитета, Б.Асад был вынужден призвать на помощь иностранцев. Это, прежде всего, боевые отряды ливанской «Хизбаллы», общая численность которых по разным оценкам составляла от 10 до 14 тысяч бойцов, а также иракские шиитские военизированные бригады «Абуль Фадль Аббаса» (несколько тысяч бойцов), которыми фактически руководил элитный корпус иранской республиканской гвардии «Аль-Кудс» под командованием генерала Касема Сулеймани. Последний, по данным из источников военной сирийской оппозиции, фактически руководил обороной Дамаска и его пригородов. Данные о количестве иранских военных советников и специалистов воюющих на стороне Б.Асада весьма противоречивы и недостоверны. Однако большинство экспертов полагало, что их общая численность не превышала 15 тысяч человек.
Характерно, что численность самой ССА, состоящей преимущественно из дезертировавших солдат и офицеров, а также отрядов народного ополчения, не превышала 30-35 тысяч человек. Отсутствие поставок вооружений из союзных им стран Запада, главным образом, США, Великобритании и Франции, существенно осложняло ведение ими боевых действий даже против сильно ослабевшей армии режима, не говоря уже о шиитских вооруженных отрядах из Ливана, Ирака и Ирана. Вряд ли они смогли бы долго противостоять этой силе, если бы не поддержка так называемой вооруженной исламистской оппозиции, общая численность различных отрядов которой по разным оценкам колебалась на рубеже 2013-2014 г.г. от 70 до 80 тысяч бойцов.
В отличие от ССА, чью идеологическую основу в целом питали мировоззрения светско-националистического характера, исламские бригады и фронты не испытывали особо сильной нужды в финансировании и оружии, которое поступало им из-за рубежа, главным образом из арабских монархий Персидского залива, прежде всего Саудовской Аравии. Сыграло свою роль и отсутствие должной реакции международного сообщества, которое оказалось бессильным не только остановить, но и осудить варварские действия режима. Указанные выше обстоятельства раскололи вооруженную оппозицию, выдвинув на передовые позиции радикальных исламистов, и дезорганизовали политическую оппозицию, которая не сумела сплотить силы вооруженного сопротивления на единой патриотической основе и политической платформе.
С другой стороны, возможность прихода к власти исламистов и создание исламского государства в Сирии настораживали многих сирийцев и зарубежные страны, которые были бы готовы при других обстоятельствах поддержать уход Асада от власти.
После провала мирных конференций по Сирии «Женева-1» (июнь 2012 г.) и «Женева-2» (январь 2014 г.), среди ведущих внешних игроков на поле вооруженного конфликта в Сирии стала отмечается любопытная тенденция, выразившаяся в смещении акцентов и приоритетов в их отношении к Асаду, его режиму и вооруженной исламистской оппозиции в контексте общих усилий выработки «дорожной карты» политического урегулирования в САР. Речь, прежде всего, шла о смене вектора и объекта приложения усилий со стороны США, ряда их основных союзников в Западной Европе и на Ближнем Востоке по разрешению внутрисирийского конфликта. Под впечатлением военных успехов и растущего политического влияния вооруженных исламистов в Сирии, страны Запада и ряд их ближневосточных союзников все больше склонялись к идее приоритетности избавления Сирии от воинствующих исламистов, связанных с «Аль-Каидой», а потом уже от Асада и его режима. Отмеченная выше тенденция имела различные проявления на страновом, региональном, международном уровнях и, в конечном счете, приобрела достаточно устойчивый характер.
Глава 2.
«Исламистский феномен» арабских восстаний .
2.1 Религия и движения политического ислама. Общие положения.
В случае революции 15 марта 2011 года в Сирии первоначально выдвинутые лозунги свободы, плюрализма, демократии, которые отражали в своей основе законные требования широких слоев сирийского населения, оказались выхолощены и постепенно трансформировались в религиозные лозунги экстремистского характера. Это привело, в конечном итоге, к подмене изначально сформулированных целей революции задачами (поддержанными частью повстанцев) установления религиозного государства. Подобная трансформация была во многом связана с целым рядом факторов, в том числе с ростом милитаризации в Сирии, слабой перспективой достичь разрешения кризиса политическим путем, провалом международного сообщества вывести мирные переговоры из тупика. А огромные жертвы среди гражданского населения, сотни тысяч погибших, миллионы беженцев, колоссальные разрушения – всё это вело к изменению мировоззрения широких масс сирийского населения.
Действительно, на ранних стадиях сирийского восстания исламская символика и ее материальное воплощение были слабо представлены в протестной среде. Однако их влияние становилось все заметнее по мере обострения идеологических споров, превращения многих мечетей в «штабы» революции, роста авторитета мусульманских проповедников, повышения их роли в революционных событиях.
Постепенно политические группы и боевые отряды исламистов становились основными фигурантами происходивших в Сирии событий. Участие исламистов в работе сирийской политической оппозиции и рост их влияния на нее уже стало невозможно игнорировать. С одной стороны, использование революционным движением некоторых исламских лозунгов и появление исламистов в рядах революционеров стало вынужденным шагом. Оно явилось реакцией повстанцев на жестокие действия властей по подавлению восстания в условиях отсутствия какой-либо внешней поддержки светских, национально ориентированных сил, которым приходилось использовать исламские лозунги как средство мобилизации широких масс для поддержки революции и поддержания баланса сил. Однако по мере укрепления места и роли в восстании вооруженных исламистских группировок, базирующихся на принципах ислама, использующих религиозную символику и базовые установления исламского государства, стала меняться публичная риторика командиров различных отрядов, как политической, так и военной оппозиции. В своих публичных заявлениях и практической деятельности они стали постепенно отходить от первоначально заявленных революцией политических целей.
Этот поворот в сирийском кризисе сопровождался обострением конфессиональной розни между суннитами, алавитами и шиитами, с одной стороны, и национальным расколом между арабами и курдами – с другой. Одновременно усиливалось внешнее вмешательство в сирийский кризис, которое также шло по двум направлениям. Одна часть международного сообщества фактически поддерживала суннитское сопротивление, другая активно защищала режим Асада, который опирался на алавитов и шиитскую поддержку.
Складывавшейся в Сирии и вокруг нее обстановкой умело воспользовались, прежде маргинализировавшиеся режимом салафитские силы, представители которых, особенно на уровне провинциального звена, глубоко проникли в вооруженное революционное движение и определили тем самым в какой-то степени его социальную основу. Постепенно среди них стали заметно выделяться салафитские группировки, связанные с джихадистской идеологией, которые отвергали построение светского демократического государства и выступали за создание государства, основанного на базовых принципах исламского законодательства и администрирования. Отмеченные выше трансформации в сирийском революционном движении в сфере мировоззрения, идеологии и политики в конечном итоге способствовали разжиганию в стране гражданского конфликта, который всё больше милитаризировался и приобретал конфессионально окрашенный характер.
Позднее подобные идеологические установки нашли своё практическое применение на освобожденных территориях в ряде районов провинций Халеб, Ар-Ракка, Аль-Хасака и Джиср-аш-Шугур. Одновременно идеологические разногласия между различными вооруженными отрядами повстанцев вылились в открытую конфронтацию между ними и фракционную борьбу. Наиболее острые конфликты возникли между отрядами связанными с Аль-Каидой, Свободной сирийской армией (ССА) и курдами. Почвой для подобной конфронтации послужили попытки ряда исламистских группировок ввести на освобожденных территориях законы и нормы шариата, а также предпринятые ими попытки навязать свою доктрину другим слоям сирийского общества. В тоже время было бы неверным сводить возникшие между различными повстанческими отрядами разногласия исключительно к сфере исламской идеологии. Между местными вооруженными формированиями наблюдались серьезные расхождения во взглядах на будущий политический режим, методы и способы реализации им базовых демократических ценностей.
Для того чтобы хоть как-то приблизится к пониманию сути вышеуказанных процессов внутри повстанческого движения, необходимо охарактеризовать различные исламские политические объединения, их природу и взгляды, практическую деятельность связанных с ними вооруженных группировок.
Одна из главных проблем, с которой сталкиваются исследователи, изучающие подобные вопросы, заключена в следующем. Подавляющее большинство объектов исследования – исламские движения и организации – практически не были представлены в Сирии до начала революционных событий ни политически, ни институционально. Значительная часть этих движений и организаций появилась с началом сирийского восстания и зародилась внутри самого революционного движения. При этом они отличались повышенной секретностью и закрытостью, а часть из них, вышедших из глубокого подполья, куда они были загнаны прежним режимом, не стремилась афишировать свои взгляды.
Ярким примером одного из подобных политических движений была организация «Братьев-мусульман», которая имела достаточно прочное присутствие в общественной и политической жизни Сирии до того, как была запрещена в 1980 году. С началом революции «Братья-мусульмане» постепенно стали превращаться в ее активного участника.
Другим движением того же толка были сирийские салафиты. До революции салафитское движение в Сирии находилось под негласным запретом и подвергалось гонениям, но оно стало постепенно возрождаться по мере того, как часть отрядов вооруженной оппозиции восприняла в ходе сирийской революции идеологическую доктрину салафитов. При этом салафитское движение в Сирии не отличалось прочным единством, и, соответственно, степень его влияния на революционный процесс была далеко неоднозначной. Так, в Сирии существовал ряд группировок, которые исповедовали салафизм джихадистского толка, близкий к Аль-Каиде. Но были и салафиты, которые не имели к Аль-Каиде никакого отношения.
Другим не менее влиятельным политическим движением был суфизм. Суфии в Сирии традиционно делились на две группы: одни были тесно связаны с правящим режимом и стояли на официальных позициях; другие не были связаны с властью и исповедовали собственные взгляды. Во время революции подобный дуализм в суфийском движении сохранился, выразившись в практическом плане в расколе его приверженцев на тех, кто поддержал революцию, и тех, кто считал необходимым оставаться на нейтральных позициях.
Еще одним движением можно считать так называемых «независимых исламистов». Последние не разделяли взглядов ни «Братьев-мусульман», ни салафитов.
Ряд исследователей выделяет в отдельную группу шейхов и связанные с ними школы. Предпочтительнее, однако, классифицировать их идеологические воззрения по степени их наибольшей близости к трем основным политическим и идеологическим движениям Сирии – «Братьям-мусульманам», суфиям и салафитам.
Нередко многие западные, арабские и отечественные журналисты и обозреватели упрощенно подходят к этой проблеме. Они склонны рассматривать это сложное и многомерное явление через призму общих представлений, которые зачастую навязаны западными и арабскими СМИ. При этом в немалом числе их печатных и электронных изданий сложно бывает найти сильный логический ряд, выстроенный на аргументированной основе, подтвержденной репрезентативным фактическим материалом, зато во взглядах на эту проблему легко обнаруживаются предубеждения. Так, в ряде случаев практически игнорируются существующие между исламистскими группировками различия в плане их идеологических воззрений, решаемых задачах и целей, которые они преследуют. Слабо учитываются такие факторы, как разная степень их вовлеченности в революционный процесс, их поведенческие стереотипы, различия в предлагаемых концепциях государственного устройства.
В определении подходов к изучению роли религии в деятельности исламистских групп и движений нередко смешивается чисто символическая и духовная роль ислама в процессе восстания. Подобная путаница наблюдается также и при идентификации исламистских движений с точки зрения их оперативной и политической деятельности. Подобного рода генерализация используется и в оценках концептуальных установок, идеологических трендах различных отрядов вооруженной оппозиции. При этом мало внимания уделяется политическим заявлениям их лидеров, выдвигаемым ими идеям и шагам по их реализации на практике.
Существует и немало трудностей концептуального порядка. Это, во-первых, кардинальное отличие «исламистского феномена» от характера сирийского режима (на институциональном уровне, особенно), который в целом хорошо изучен. Во-вторых, сами реалии общественных отношений в Сирии в условиях кризиса, которые имели весьма лабильный характер. В-третьих, исключительность самого сирийского восстания. Оно длится уже 5-ый год и прошло несколько этапов, начиная от революционных, протестных шествий мирного характера, вооруженного народного восстания, полномасштабной конфессионально окрашенной гражданской войны с участием представителей государственных структур внешних сил (Иран и «Хизболла»), внешней и внутренней агрессии джихадистских вооруженных формирований (ИГИЛ. ан-Нусра) и открытого вооруженного иностранного вмешательства США и их союзников по Коалиции под предлогом борьбы с ИГИЛ. В-четвертых, особый исторический контекст, который накладывается на современные условия, в которых протекала эта революция.
Без учета и изучения вышеуказанных обстоятельств достаточно сложно осмыслить различные измерения «исламистского феномена», понять его природу и характер, детали и нюансы обстоятельств его появления.
2.2. Исторические причины и социально-политические предпосылки зарождения в Сирии «исламистского феномена»
На протяжении более чем 50 лет сирийские исламисты подвергались систематическим репрессиям внутри собственной страны и преследованиям за ее рубежами. Конфронтация между правящим режимом и «Братьями-мусульманами» относится еще к 60-м годам XX столетия. Конец 70-х годов был отмечен кровавыми событиями восстания «Братьев-мусульман», которое было жестоко подавлено в Хаме в 1982 году. Начиная с 1980-х годов, любая общественная и политическая деятельность исламистов в Сирии находилась под жестким запретом.
В этот период режим активно пытался придать секулярный характер политическим институтам государства и активно внедрял светское мировоззрение в массовое сознание. В результате политический ислам (за исключением официального, государственного) оказался под запретом. Любой, кто пытался исповедовать исламистские взгляды, подлежал аресту. В 1980 году был принят закон № 49, согласно которому только за подозрение в принадлежности к «Братьям-мусульманам» грозила смертная казнь. Этот запрет на политическую деятельность касался не только этой организации, но и всех других исламских и светских политических партий и организаций, чья деятельность шла вразрез с внешней и внутренней политикой сирийского режима.
Отношения салафитов, – которые вынуждены были вести очень ограниченную и практически подпольную работу, – с режимом всегда носили напряженный характер. В действительности господство шейхов и суфиев, их религиозных доктрин в обществе в результате их тесных отношений с режимом приводило на практике к ограничению отношений с режимом других исламских движений. Исторически салафиты и суфии были враждебны друг другу. Дружеское отношение режима к суфиям выражалось в частности в том, что режим не давал распространиться салафитскому вероучению.
Наряду со светским, баасистским характером режима он в своей внутренней политике опирался на мощный аппарат спецслужб. Эта практика особенно ярко проявилась во взаимоотношениях режима с исламистами. К тому же режим часто использовал практику военных судов. Поэтому исламистам в Сирии приходилось испытывать немалые сложности. Их выбор был невелик; уйти в подполье, сесть в тюрьму, уехать за границу или дождаться момента, когда режим падет.
Другой характерной чертой взаимодействия режима с обществом был конфессионализм, который зачастую приобретал черты политического характера (политический конфессионализм). Подавляющая часть высшего сирийского руководства принадлежала к одной религиозной общине – алавитам (численность которых не превышала 12% населения САР). Этот факт лишь усиливал конфессиональный аспект и в без того непростых взаимоотношений исламистов с режимом.
Подобный характер взаимоотношений исламистов с режимом привел в условиях революционного подъема к тому, что общественные ниши, куда могли бы канализироваться настроения «новых» исламистов, т.е. тех, кто вооруженным путем сражался с режимом (речь идет, прежде всего, об ИГИЛ, ан-Нусра, Джейш ал-Ислам, других исламских фронтах), используя в качестве мировоззренческой основы и идеологических установок исламское вероучение в трактовках сильно отличавшихся от тех группировок, которые существовали на официальном и полуофициальном уровне до начала сирийских событий, появившихся на волне революции, на площадке которой они могли бы строить свои отношения с властью, практически отсутствовали, или их рамки оказались очень узкими. В результате многим исследователям и политологам, как у нас, так и за рубежом, было очень сложно дать верную оценку даже таким известным движениям как «Братья-мусульмане»» и помочь им выстроить отношения с режимом в условиях революции.
В таких странах как Египет, Саудовская Аравия, ряде других монархий Персидского залива, где исламистские организации были также запрещены, всё же были созданы оперативные каналы их взаимодействия с властью. Параллельно существовали определенные идеологические рамки для подобного рода отношений, что несколько облегчало задачу властям в плане селекции и классификации различных отрядов исламистов. В Сирии же накануне революции не существовало легальных институализированных исламистских организацией, на примере которых можно было бы дать характеристику организациям «новых» исламистов, появившихся в период революции и сравнить их с каким-либо местным аналогом. В лучшем случае эти исламистские организации либо восстанавливали связи, порушенные прежде спецслужбами, либо создавали новые. Это, конечно, не относилось к религиозным институтам (школы, мечети, вакуфы, благотворительные фонды) связанным с режимом, а также к суфийским орденам, чью деятельность правительство поощряло на протяжении последних 30 лет. Поэтому не было ничего удивительного в том, что многие из тех сирийцев, кто связал свою судьбу с борьбой с режимом и вступил в исламистские отряды, испытывали серьезные трудности в определении своей, идеологической или политической идентичности. Не помогло и то, что в ряде отрядов для новобранцев были организованы специальные индокринационные курсы. Основное внимание на них уделялось все-таки боевой подготовке.
Так, до революции было практически невозможно более или менее четко определить разницу между салафитами-джихадистами, умеренными салафитами и «Братьями-мусульманами» – с точки зрения их отношения к режиму и стратегии борьбы с ним. Поэтому те силы, которые смогли достичь согласия по общим целям революции, сумели на какое-то время заключить союз. В тоже время подобные альянсы не носили стратегического характера и уж ни в коей мере не отражали общность в понимании конечных целей революции с точки зрения построения новой государственности. К тому же, отношения отдельного члена группы с коллективом носили временный характер, а их прочность во многом зависела от хода революционных событий. Поэтому подобные отношения носили весьма лабильный характер и не являлись устойчивыми.
В этой связи, нельзя исключать того, что в постасадовский период характер противостоящих режиму сил (неожиданно для многих) может приобрести светскую компоненту, наряду с исламистской повесткой. При этом их политическая деятельность может дать иные инструменты в виде новых политических партий, СМИ, финансовых фондов, которые начнут ограничивать деятельность исламистов совершенно иными методами.
С другой стороны очень непростые отношения исламистов с режимом накануне революции и та практика, которую он долгие годы проводил в отношении них, породила в их рядах ответные действия. Так многие из них полагали, что революция изначально должна носить характер вооруженной борьбы с целью свержения режима и не верили в возможность его постепенной трансформации. Все это привело к тому, что расхождения между различными отрядами оппозиционного движения стали на каком-то этапе главной темой сирийского восстания.
2.3. Роль исламского фактора и символики
Многих политиков и политологов как внутри Сирии, так и за ее пределами настораживал тот факт, что на каком-то этапе сирийского восстания в нем возобладал «дух» ислама, выразившийся, прежде всего, в использовании различными отрядами сопротивления исламской символики и лозунгов. Поэтому многие эксперты и обозреватели концентрировались в первую очередь на исламской атрибутике, исламских лозунгах, проповедях некоторых настоятелей в мечетях, выкриках в ходе массовых движений, исламской символике в названиях вооруженных отрядов, полагая, что именно ислам является главным трендом повстанческого движения.
На самом деле подобные лозунги серьезно отличались от лозунгов и воззваний тех исламских движений, которые уже дано были известны в исламском мире. «Новые» исламисты как бы искали через эти лозунги свою идеологическую и политическую идентичность в привязке к истинному исламу. Несмотря на то, что этот религиозный атрибут сирийского восстания находил отклик внутри общества, он серьезно отличался по своей интеллектуальной глубине, идеологической, политической повестке, поведенческой практике от традиционных движений политического ислама.
Возникший в условиях сирийского восстания идеологический вакуум в обществе в результате отмеченных выше особенностей взаимоотношений власти с религией привел к изменению характера отрядов вооруженной оппозиции и способствовал появлению «новых» исламистов. Указанное явление достаточно явно проявлялось в ходе анализа их внутренней структуры, социального состава их союзников и противников из числа других отрядов вооруженной оппозиции.
Как уже отмечалось, большинство из них до сих пор находится в поиске своей идеологической и политической идентичности и переходит из одного состояния в другое, чтобы окончательно определить для себя идеологические рамки и способы поведенческого стереотипа в обществе. Большинство «новых» исламистов представлены различными отрядами вооруженной оппозиции, которые ведут вооруженную борьбу с режимом с самого начала восстания из-за особого характера революции в тех районах, где местное население решило взяться за оружие. Ряд этих отрядов расширили ареал своей деятельности по мере того, как в них вливались новые бойцы. Они продолжали искать новых союзников, которые могли бы согласиться с их идеологическими установками и методами действий на освобожденных территориях. Некоторые преуспели в этих своих попытках. Другие потерпели крах. Часть этих отрядов отличалась прочностью структуры, другие были весьма фрагментарны. Одни возникли на идеологической основе, создание других было продиктовано исключительно практическими соображениями. На протяжении всех последних лет революции эти показатели были очень подвижны и быстро менялись. Правда, сегодня они в целом приобретают единый характер.
Любопытно, что, по оценке ряда сирийских и арабских интеллектуалов, такое явное использование религиозного фактора как фактора духовного подъема на определенном этапе революции означало на деле стремление различных отрядов революционного движения достичь общности идеологического мировоззрения на будущее устройство Сирии. Таким образом, повстанцы и сочувствующая им часть общества использовали религию как фактор временного сплочения против превосходящих сил режима, его жестокой практики подавления восстания.
В тоже время, нельзя исключать, что по мере ослабления режима и перехода его к оборонительной тактике (что и происходит сегодня), та символическая роль ислама, которую он приобрел на более ранних этапах восстания, может начать трансформироваться после победы революции. В этой связи, уже сегодня необходимо четко разграничивать природу и цели «исламистского феномена» как текущего момента восстания и ислама как религии, идеологии и политического движения.
2.4. Социальный, земляческий и племенной аспекты «исламистского феномена»; роль периферии
Одной из особенностей сирийской революции является существенная разница между городом и деревней в Сирии и та роль, которую сыграла в восстании периферия, по крайней мере, на его начальном этапе.
Как известно первые наиболее сильные очаги революции вспыхнули в провинциальных центрах, и до тех пор, пока антиправительственные выступления не достигли столичных городов (Дамаска и Халеба), революция носила преимущественно характер мирных протестных движений. Началась она в периферийных центрах отчасти потому, что именно там силы безопасности и армия, прежде всего, утратили свой авторитет среди населения. Имело также значение резкое ухудшение социально-экономического положения населения периферии и неспособность местных властей справиться с вызовами рыночной экономики. Особенно заметным это стало в период правления Б. Асада.
В то же время в Дамаске и Халебе интеллектуальная, экономическая, торговая элиты не хотели революции и не желали испытывать все связанные с ней риски. В таких городах, как Дамаск и Халеб, можно было с достаточной долей уверенности выделить (по месту жительства) очень бедные слои населения, готовые поддержать революцию. Одновременно с этим их более состоятельные соседи из представителей среднего класса и торгово-промышленной буржуазии не приветствовали эту революцию, а многие жителей зажиточных кварталов тесно связывали свое благополучие с режимом.
Определяющая роль периферии по сравнению с городом на начальных этапах сирийской революции оказала специфическое влияние на религиозные аспекты восстания, которые по своему типу больше напоминали бедуинский характер, сельскую атрибутику и именно этим объясняется такое распространение ислама салафитского толка по сравнению со скромной ролью традиционного суфийского вероучения. Салафитские идеи расцвели, прежде всего, в условиях провинциальных центров. Вклад так называемого цивилизационного ислама, присущего городским элитарным слоям, буржуазии, торговцам, интеллигенции, военным, носил весьма скромный характер, как среди гражданских, так и военных участников революционного движения. Это становилось очевидным на примере весьма скромного присутствия суфийского элемента, как в отрядах вооруженной, так и гражданской оппозиции.
В результате «исламистский феномен» революции нес в себе сильный провинциальный компонент и, с этой точки зрения, имел потенциально временный характер. Было бы преждевременным считать устоявшейся ситуацию в идеологическом спектре «новых» исламистов. Факторы влияния, финансовой поддержки все еще продолжают оказывать воздействие на формирование идеологической ориентации и политической повестки этих группировок. Поэтому необходимо четко отслеживать смену религиозно-идеологических предпочтений различных отрядов воинствующих исламистов. При этом тем, кому небезразличен характер будущей власти в Сирии, важно стараться нащупать возможный общий вектор их политико-идеологической ориентации в случае падения режима Асада, не путая его (вектор) с религиозной символикой и духом, столь характерным для суннитского ислама.
Одновременно, было бы неплохо понимать до какой степени эвентуальный религиозный «мейнстрим» «новых» исламистов может корреспондироваться с идеологией уже известных движений политического ислама. Подавляющее большинство «новых» исламистов из отрядов вооруженной оппозиции не имеют сегодня организационных ниш с прицелом на мирное время. Именно через них они могли бы вернуться в гражданское общество и быть приняты в нем. Их появление было, прежде всего, связано с тем политическим и идеологическим выбором, который был им навязан режимом и рядом внешних сил.
«Исламистский феномен» сирийского восстания серьезно трансформировался за несколько последних лет, особенно в связи с особыми условиями сирийской революции. Нельзя исключать, что в случае прекращения военных действий в Сирии и постепенного возвращения жизни страны в прежнее, мирное русло, «исламистский феномен» может постепенно исчезнуть, поскольку, как было показано выше, его живительной основой служит жестокая вооруженная борьба в стране. В этом контексте борьба с ИГИЛ и другими подобными ей джихадистскими организациями – в Сирии и соседних странах Арабского Востока, несомненно, имеет большое значение.
Реальная угроза наступления ИГИЛ (или ИГ, как его сегодня принято называть) в государствах Арабского Машрика, прежде всего, в Ираке и Сирии, способствовала тому, что впервые за годы развития вооруженного сирийского конфликта, его основные участники осознали глобальную опасность этой организации. Сегодня, похоже, к ним приходит понимание необходимости формирования международного и регионального консенсуса по сирийскому вопросу, и выводу Сирии из кризиса. В настоящее время, практические все, включая Иран и КСА, а также противоборствующие сирийские стороны сходятся в том, что ИГИЛ в обозримой перспективе может представлять реальную угрозу, по крайней мере, странам Арабского Востока и монархиям Персидского залива и с этой организацией необходимо бороться.
Глава 3.
ИГИЛ в Сирии и Ираке.
Своими корнями ИГИЛ уходит в Ирак, в отряды суннитского сопротивления, частично связанного с иракским филиалом Аль-Каиды, сражавшейся против американской оккупации этой арабской страны. В Сирии ИГИЛ возглавил Абу Бакр аль-Багдади, который прежде руководил иракским отделением Аль-Каиды – ИГИ («Исламское государство Ирак»). В Ираке сторонники аль-Багдади сражались против правительственных структур, где господствовали шиитские элементы, и делали это от имени иракских суннитов. Неслучайно, среди высшего командного состава ИГИЛ можно было встретить бывших высокопоставленных военных из армии Саддама Хусейна. Напомним, что на момент начла сирийской революции на территории Сирии (в основном, в районах аль-Гуты) находилось по разным данным от 1 до 1.5 миллионов иракских беженцев, которые спасались от иностранной оккупации Ирака.
ИГИЛ образовалась на территории Сирии из «Исламского государства Ирак», связанного с Аль-Каидой, которая в бытность своей деятельности на территории Ирака прославилась атаками на правительственные войска и правительственные объекты, став причиной многочисленных жертв среди мирного населения.
Несколько основных факторов послужили вмешательству ИГИ в сирийские события. Это та конфессионально окрашенная война, которую вел асадовский режим против сопротивления и та обстановка хаоса гражданской войны, которая позволяла ИГИ установить свое политическое и военное присутствие в населенной преимущественно суннитами Сирии.
Укрепление ИГИЛ в Сирии происходило на фоне глубокого конфессионального конфликта в стране и той ненависти, которую испытывало суннитское населения в связи с жестокими действиями правительства Асада по подавлению мирного (в течение первых 8 месяцев) восстания. Значительная часть сирийцев, которые сегодня сражаются в Сирии, не были до революции политически активны и не выдвигали ярко выраженную идеологическую и религиозную повестку. А многие и сегодня испытывают серьезные трудности с самоидентификацией (в религиозно-идеологическом плане), и они окончательно не определились в своих политических предпочтениях. Будучи без оружия, лишенные поддержки извне они постепенно устремлялись к тем, кто одерживал победы над асадовским режимом, вступая в их вооруженные отряды (тем более что это весьма прилично оплачивалось). По степени военного превосходства оружием и боевым опытом, а также финансовым обеспечением отряды джихадистов намного превосходили сирийское национальное движение сопротивления.
Действительно, сирийское восстание явилось ответом на ту социально-политическую систему, которая существовала в Сирии более 40 лет и была крайне неэффективна с точки зрения разрешения острых социально-экономических проблем населения, обеспечения его безопасности, свобод и прав, социальной и религиозной справедливости, эффективности управления. В Сирии существовал авторитарный режим, главной целью которого была защита правящей алавитской группировки и связанных с ней элит. ИГИЛ никогда бы не смог возникнуть, если бы режим не практиковал жестких полицейских методов в отношении собственного населения и в начальные месяцы восстания попытался бы найти политическое, а не военное решение, для того, чтобы погасить протестные движения которые носили мирный характер и вначале даже не предлагали свергнуть режим.
В результате длительной вооруженной борьбы в Сирии основные институты государства, созданные прежним режим, оказались разрушены либо существенно ослабли. Данное обстоятельство способствовало тому, что значительные участки территории страны сделались легкой добычей различного рода экстремистских группировок.
Создание мощной базы ИГИЛ в Сирии к весне 2013 года обеспечило успех этой вооруженной группировки в Ираке и явилось показателем слабости других вооруженных отрядов, сражавшихся в Сирии против Асада. За 2014 год в Сирии ИГИЛ сумело полностью захватить город Ракъа, значительные части Дейр аз-Зора и стратегические участки территории Халеба, а также установить контроль над рядом пропускных пограничных пунктов на границе Сирии и Ирака. К лету 2014 года численность ИГИЛ в Сирии насчитывала приблизительно от 7 до 10 тысяч бойцов и имела тенденцию к стремительному росту. По разным данным организация контролировала от 30 до 40% сирийской территории. По сведениям некоторых экспертов (к концу 2014 года) численность бойцов, сражавшихся в ИГИЛ, могла достигнуть нескольких десятков тысяч человек. В Ираке ИГИЛ смогло нанести поражение превосходящим силам иракской армии и захватить второй по величине город Мосул, а также немалое число современных вооружений, транспорт, средства связи. Освободили бойцы ИГИЛ из тюрем и несколько тысяч своих сторонников. Под контролем ИГИЛ оказались части Фалуджи, Тикрита и Рамади на западе Ирака. В целом к концу 2014 года ИГИЛ контролировало в Ираке территорию, сопоставимую по своим размерам с Иорданией с ее 5-миллионным населением.
Действительно ИГИЛ постепенно захватывало все большие территории и ресурсы в Сирии и Ираке, и пыталось установить там если не свое государство (в его традиционном понимании), то укрепить свою власть и ввести собственные порядки и нормы жизни в своей оригинальной трактовке шариата и мусульманского права. Данные действия ИГИЛ служили магнитом для всех террористических и экстремистских групп, которые проходили там обучение и пополняли отряды джихадистов, действовавших не только в регионе Ближнего Востока. Так, за последние три года в Сирию прибыло 12 тыс. иностранных бойцов, из которых около 2.5 тысяч приехали из стран Запада и могли вернуться туда с серьезным боевым опытом. Большинство прибывших джихадистов были не сирийцы. Они приехали из Туниса, Ливана, Ливии, КСА, которые рассматривали собственные власти как ближайшего противника, с которым нужно сначала разделаться, а потом двигаться на Запад.
К началу 2015 года ИГИЛ владело значительной частью территории и ресурсов в Сирии и Ираке, а также получило доступ к относительно современным видам вооружений в обеих странах. Однако одним из главных преимуществ ИГИЛ в войне служили финансовые средства. За счет контроля над рядом нефтеносных районов Сирии и Ирака, пропускных погранпунктов, помощи от частных благотворительных организаций и связей с международным криминалитетом, ИГИЛ имело возможность аккумулировать значительные финансовые средства, которые тратило на покупку современного оружия, и привлечение наемников-профессионалов. Финансовое превосходство ИГИЛ далеко превосходило средства других вооруженных группировок и даже ССА, которая отчасти получала помощь от стран Запада, в том числе США.
Как указывает название организации, она склонна рассматривать себя больше как государство, нежели простое движение сопротивления режиму. Те же, кто отказывались подчиняться их законами, рассматривались (как гражданские, так и военные) в качестве их врагов. В то же время стремление ИГИЛ к установлению Исламского Государства на всей территории Ближнего Востока носит пока, на наш взгляд, во многом декларативный характер, хотя и провозглашается в качестве одной из конечных целей борьбы.
В отличие от многих других вооруженных отрядов сирийской оппозиции ИГИЛ не стремится к созданию в Сирии современного государства (базирующегося как на нормах, традициях, ценностях Ислама, так и общецивилизационных установках), а хочет разрушить его до основания, считая порождением Запада и на его месте установить подобие Халифата. С этой точки зрения Запад и его арабские партнеры – архитекторы и хранители современного типа государства в глазах ИГИЛ являются его врагами и врагами ислама.
Государство, которое стремится построить ИГИЛ, и которое должно послужить реализации его планов, расположено в стратегически значимом регионе мира. В отличие от «ойкумены» исламского мира типа Афганистана Сирия и Ирак, граничат с Ливаном, Иорданией, КСА, Турцией, Израилем и обеспечивают доступ джихадистам к нефтегазовым ресурсам, оружию, криминально-финансовым сетям, через которые они могут пополнять свой личный состав, боевой арсенал и финансовые запасы. С этой точки зрения США, страны Западной Европы, Персидского Залива – первые цели этой организации. России также не стоит успокаиваться, особенно в свете последних вызовов со стороны ИГИЛ.
Несмотря на вышеуказанные возможности ИГИЛ это не делало эту организацию всесильной, как, впрочем, и другие военизированные группировки, действовашие на территории Сирии. Это и отряды сирийского вооруженного сопротивления, остатки правительственных войск, подразделения ливанской «Хизбаллы» (часть которых сегодня покидает сирийскую территорию или принимает сирийское гражданство), а также иракские шиитские милиции и иранский корпус аль-Кудс. Все они находились в более или менее равном положении с точки зрения военной мощи, которая позволяла им какое-то время удерживать захваченные районы и выживать там. Тем более как показывала практика, местное население в Сирии, оказавшееся под властью ИГИЛ достаточно быстро начинало проявлять недовольство установленными порядками и выступать против них, нередко с оружием в руках. Несмотря на свои военные достижения, ИГИЛ сумело восстановить против себя практически все отряды сирийской вооруженной оппозиции различного спектра. Это и националистически настроенная ССА, поддерживаемая США и другими странами Запада, крупные исламистские группировки умеренного характера с национальной повесткой, поддерживаемые сторонниками США в регионе типа КСА и Катара, ряд воинствующих отрядов салафитского движения. Последним открыто против ИГИЛ выступил Асад с остатками своих войск (август 2014 года). Несмотря на то, что они все сражались против ИГИЛ, войну с ним они пока выиграть не могут, главным образом потому, что неспособны лишить его социальной базы поддержки среди мирного населения.
К тому же, если бы вооруженные отряды в Сирии и Ираке, сражавшиеся против ИГИЛ своевременно получили бы массированную военную и финансовую поддержку международного сообщества (которое пока лишь ограничилось известной резолюцией ООН), они теоретически могли бы справиться с ИГИЛ. Однако на практике все выглядело куда сложнее и не так однозначно.
3.1. Кто, зачем и почему сражается против ИГИЛ ?
Как в Сирии, так и за ее пределами среди тех, кто выступал за борьбу с ИГИЛ, сохранялись острые противоречия относительно партнеров, методов и средств борьбы с Исламским государством (ИГ). Данное обстоятельство не могло не напоминать позицию различных отрядов сирийской оппозиции (гражданской и военной), которых объединяло одно – борьба против Асада и необходимость его смещения, что отчасти объяснялось сильной персонификацией института власти в сложившейся системе управления асадовской Сирией.
Так, в самих США относительно происходившего в Сирии имелись абсолютно противоположные взгляды. Часть политиков и политологов, как, например, бывший посол США в САР Райан Крокер в декабре 2013 года высказывались в духе того, что Асад (если выбирать из двух зол между ним и ИГИЛ) лучше для США как сторонник, чем противник. Другие выступали за то, чтобы занимать выжидательную позицию и дать возможность суннитским и шиитским экстремистам как можно больше истощить друг друга. Третьи рассматривали ИГИЛ исключительно как террористическую угрозу и выступали за то, чтобы решать эту проблему исключительно военными методами путем точечных авиаударов и т.п.
К тому же, в марте 2014 года Б. Обама заявил во время пресс-конференции, что у США нет пока стратегии борьбы с ИГИЛ. Данное заявление вызвало шквал критики в социальных сетях и озабоченность в рядах американских союзников в Европе. Однако, как ни странно, это способствовало тому, что немалое число стран начали становиться в очередь сторонников борьбы с ИГИЛ, желая принять в ней участие под знаменами США. Б. Обаме оставалось лишь тщательно отобрать участников совместного похода против ИГИЛ.
Сложность стоявшей перед Б. Обамой задачей по выбору себе партнеров в борьбе с ИГИЛ определялась во многом тем обстоятельством, что все они, так или иначе, опасались, что в случае нанесения США ударов по ИГИЛ могут пострадать (напрямую или косвенно) их интересы. Так, несмотря на то, что режим Асада приветствовал нанесение США воздушных ударов по ИГИЛ, он в тоже время предостерег американцев от односторонних действий без согласования с сирийским режимом. Россия также поддерживала такую постановку вопроса и считала, что лучшего партнера в борьбе с ИГИЛ, чем Асад, Западу не найти. Со своей стороны, представители сирийской оппозиции также поддерживали стремление США нанести удар по ИГИЛ, но опасались, что в случае координации США своих действий с Асадом это могло бы способствовать сближению сирийского режима с Западом и таким образом дать Асаду возможность удержаться у власти. Более того, удары еще не были нанесены, а среди части оппозиции уже стали раздаваться голоса против нанесения США и их западными союзниками авиа ударов по ИГИЛ, которые, как они опасались, приведут в конечном итоге к координации с войсками Асада. Многие антиджихадистские активисты полагали, что борьба против ИГИЛ может, в конечном счете, светись к войне против вооруженной исламской оппозиции. Таким образом, возрастал риск того, что в случае начала операции против ИГИЛ ряд представителей антиджихадистских движений могли встать в ряды ИГИЛ в борьбе с Западом.
Любопытно, но после начала военной операции сил Коалиции против ИГИЛ в сентябре 2014 года и нанесения первых авиа ударов по его позициям в Ираке и Сирии ряд из вышеупомянутых опасений сбылось в той или иной степени. А главное ИГИЛ до сих пор продолжает сражаться, хотя и понесло в последние несколько месяцев ощутимые потери в живой силе, которые достаточно быстро заменяются новобранцами из разных стран мира.
3.2. Асад как партнер в борьбе с ИГИЛ.
В конечном итоге, в администрации США и правительствах ключевых стран Западной Европы пришли к выводу, что режим Асада вряд ли может рассматриваться как безусловный партнер в борьбе с ИГИЛ. Хотя в последние несколько месяцев нового 2015 года эта позиция стала постепенно меняться в пользу действующего в Сирии режима. На самом деле Асад был не в состоянии предложить требующуюся Западу помощь в борьбе с ИГИЛ. Правительственные войска испытывали острую нехватку личного состава, вооружений, а главное – не пользовались поддержкой большинства местного населения. К тому же асадовская армия, лишенная каких-либо «точек опоры» в районах, попавших под контроль ИГИЛ, полностью утратила там свои позиции.
Начиная с июля 2014 года, Асад постоянно сдавал ИГИЛ свои позиции. Захват весной 2014 года ИГИЛ базы ВВС в Табка – стратегическом районе в провинции Ракка – явился ярким свидетельском возможностей Асада в борьбе с ИГИЛ. Характерно, что в отличие от других районов, где в ходе боев с ИГИЛ войска режима, как правило, достаточно быстро отходили, в боях за Табка они проявили прежде невиданное упорство, уничтожив по некоторым данным около 150 бойцов ИГИЛ. Однако, как свидетельствовал ряд экспертов по тактике ИГИЛ, бой за Табку шел по сценарию самого ИГИЛ. В ходе сражения бойцы ИГИЛ применили около 100 атак смертников, заранее, таким образом, спланировав потери, и, в конечном итоге, взяли этот стратегически важный объект. После захвата Табка впервые целая провинция Ар-Ракка оказалась под полным контролем ИГИЛ. Таким образом, ИГИЛ получил стратегическое преимущество, открыв себе путь в северные районы Сирии, в том числе в стратегически важный район Идлеба, который на тот период удерживался представителями «умеренной» исламской вооруженной оппозиции.
К тому же падение базы в Табка нанесло тяжелый удар по морально-психологическому состоянию личного состава войск режима и его сторонников. Табка являлась важнейшим опорным пунктом режима (из 28 баз), а публичная казнь нескольких сотен захваченных в плен солдат режима, побудила многих сторонников Асада поставить вопрос об эффективности нынешнего военного руководства Сирии, его слабости и необходимости замены. Показательно, что после сдачи Табка сильно изменилась риторика безусловных сторонников Асада из его близкого окружения. Около десятка человек из их числа (в основном, алавиты) были арестованы местными спецслужбами. Так, двоюродный брат Асада Дурейд ал-Асад даже потребовал смены министра обороны, НГШ и командующего ВВС САР. Таким образом, даже среди асадовского окружения росло понимание того, что режиму в одиночку не справиться с угрозой ИГИЛ. Однако это вряд ли могло заставить Асада и его ближайшее окружение кардинально (а, главное, быстро) пересмотреть свое отношение к отрядам вооруженной сирийской оппозиции.
Дело в том, что, по оценке большинства серьезных экспертов по Сирии, ИГИЛ и режим Асада имели практически одинаковые взгляды по отношению к вооруженной и политической сирийской оппозиции. Они оба не рассматривали оппозицию как партнеров в общем политическом проекте, а скорее как своих противников, мешавших достижению их целей, и поэтому подлежавших уничтожению.
Если сирийскому режиму и удавалось выживать за счет того, что он подпитывал войной свой характер, те же факторы помогали выживать и ИГИЛ. Действительно, те особенности режима, которые в течение более чем 4 лет позволяли ему оставаться на плаву – играя на конфессиональных противоречиях, манипулируя культом власти и силы, эксплуатируя внедренные им самим в общество чувства взаимного недоверия, которые режим постоянно оживлял, играли на пользу режима. Те же самые факторы использовало ИГИЛ для укрепления своих позиций.
Как метко выразился в свое время Фредерик Хофф (специальный советник Х. Клинтон по Сирии), проблема не в том, что Асад лучше или хуже Аль-Каиды в Сирии. Это две стороны одной и той же монеты, в том смысле, что на самом деле Асад не был заинтересован в уничтожении ИГИЛ и позволял организации укрепляться в тех районах, которые он традиционно считал маргинализированными и враждебно настроенными к своей власти, и не считал нужным их контролировать.
Действительно, стремление ИГИЛ создать собственное государство на отдаленных территориях делало эту организация неприоритетной целью борьбы для асадовского режима (по крайней мере, до середины августа 2014 года), которому она напрямую не угрожала. Правительственные войска концентрировали силы и вели бои преимущественно по линии Хомс, Халеб, Дамаск и в других центральных районов Сирии, где сражались с отрядами вооруженной оппозиции, противостоящей ИГИЛ. Пока режим вел борьбу с этими отрядами сирийской вооруженной оппозиции, ИГИЛ спокойно занимало новые территории и осваивало уже занятые. Тот факт, что районы, занятые ИГИЛ, не подвергались столь яростным бомбардировкам со стороны правительственных войск, давал им возможность устанавливать свои порядки в захваченных районах и добиваться своих политических целей и установок. Фактически, Асад сосредоточил борьбу с умеренным суннитским сопротивлением (с сильной светской компонентой), которое одно лишь было способно предоставить адекватную ИГИЛ альтернативу и обеспечить власть в государстве.
С другой стороны вооруженная сирийская оппозиция находилась в более выгодных условиях и была более приспособлена для борьбы с ИГИЛ. В отличие от войск Асада, которые практически недавно стали сражаться с ИГИЛ, отряды вооруженной оппозиции уже с лета 2013 года ведли активные боевые операции против ИГИЛ. Несмотря на то, что ИГИЛ удалось выбить повстанцев с удерживаемых ими позиций в Дейр-эз-Зоре и очистить от них район, вооруженные отряды местных племен неожиданно восстали против ИГИЛ и оказали им вооруженное сопротивление.
К концу 2014 года в Сирии действовали вооруженные формирования различной политической и идеологической направленности и ориентации, начиная от самых умеренных группировок и заканчивая самыми радикальными. К числу умеренных иногда относили такие группы как «Харакат аль-Хазм», «Джейш аль-Муджахедин», «Сирийский революционный фронт». Они стояли на светско-религиозных позициях, крайне умеренного толка и насчитывали несколько сотен бойцов. Действовали они зачастую на узко очерченных территориях; многие воевали под командованием ССА.
К более радикальным исламистским группировкам различного толка можно было, прежде всего, отнести «Исламский фронт» куда входили практически все наиболее крупные отряды исламского сопротивления, начиная от радикальных салафитов из «Ахрар аш-Шам» и более умеренных «Лива ат-Таухид» и «Сукур аш-Шам». Отдельно в перечисленном ряду стояли «Джабхат ан-Нусра», лидер которой, Мухаммед аль-Голани, дал личный обет верности главе Аль-Каиды аз-Завахири. Однако в идеологическом плане эта организация в отличие от ИГИЛ не вынашивала глобальных планов, и была «заточена» больше на борьбе с асадовским режимом. К тому же ее идеологические установки постепенно трансформировались, приобретая все больше общенациональных элементов, чтобы инкорпорироваться в сирийское общество, так как подавляющая часть ее бойцов состояла из сирийцев.
Таким образом, несмотря на некоторую неорганизованность, отряды вооруженной сирийской оппозиции и местные общины в районах, захваченных ИГИЛ, имели больше шансов победить ИГИЛ, которое они рассматривали как своего главного врага.
Даже среди ярых сторонников военного удара по ИГИЛ расло понимание того, что долговременный успех подобной операции мог быть обеспечен в случае достижения предварительных политических соглашений о судьбах правящего режима и сирийского государства со всеми заинтересованными сторонами сирийского конфликта. В противном случае нельзя было исключать повторение ливийского сценария со всеми вытекающими последствиями, возможно, и в иракском варианте.
Так, по данным ряда сирийских оппозиционных и арабских дипломатических источников в 2014 году бывший глава Сирийской национальной коалиции оппозиционных и революционных сил (СНКОРС) М. аль-Хатыб совершил визит в Иран для того, чтобы сблизить позиции Тегерана с суннитской сирийской оппозицией. Иранская сторона предложила план переходного периода, рассчитанный на два года. Согласно плану, Асад в течение 2-х лет остается во главе государства, после чего проводятся парламентские и муниципальные выборы, а Асад делегирует часть своих властных полномочий новому премьер-министру. При этом силы режима и оппозиции в течение означенного периода продолжают удерживать контроль над принадлежащими им районами Сирии. При этом сам М. аль-Хатыб отрицал факт своего визита в Иран и то, что иранцы выходили на него с какими-либо предложениями по Сирии.
Одновременно заместитель министра иностранных дел ИРИ Хуссейн Амир Адулахьян 26 августа 2014 года посетил с визитом КСА, где обсудил с саудовским руководством угрозу ИГИЛ. Вряд ли иранский план можно было признать реалистичным. Однако тот факт, что Иран мог вообще предложить подобный план (возможно, не без согласования с Москвой) сам по себе косвенно свидетельствовал, что Иран отдавал отчет тому, что Асад самостоятельно не мог обеспечить борьбу с ИГИЛ даже на подконтрольных ему территориях, не говоря уже об освобожденных районах.
С другой стороны, многие арабские страны также склонялись в пользу борьбы с ИГИЛ, возлагая, правда, надежды на то, что Вашингтон сможет возглавить эту борьбу и довести ее до успешного конца. Проходившая 24 августа 2014 года в Джидде (КСА) встреча министров иностранных дел арабских стран была посвящена решению вопросов, связанных с угрозой ИГИЛ и возможным участием арабов в этой борьбе на стороне США. Одним из важных результатов этой встречи стала выдвинутая Египтом инициатива сирийского урегулировании, суть которой сводилась к формальному продлению еще на год правления Асада и проведению необходимых мероприятий в деле укрепления региональной безопасности и борьбы с ИГИЛ. В трактовке бывшего лидера СНКОРС Дж. Сабра египетский план предусматривал на деле отказ Асада от властных полномочий в пользу преемника, избираемого на переходный период консенсусом. В тоже время арабские страны опасались, что США могут на деле стремиться лишь к ослаблению позиций ИГИЛ, а не к тому, чтобы окончательно покончить с ним.
В любом случае угроза распространения джихадизма в Сирии и в Ираке могла быть остановлена только в случае появления там хорошо вооруженной светскоориентированной национальной оппозиции. Оппозиции, которая могла в военном отношении противостоять ИГИЛ, наладить эффективное управление на освобожденных территориях, представлять значительную часть сирийского общества на переговорах с режимом по поиску политического решения конфликта.
Это предполагало, как минимум, налаживание полноценного сотрудничества, в том числе и в военной сфере, с отрядами вооруженной сирийской оппозиции, которые сражались с ИГИЛ и войсками режима на севере и северо-востоке Сирии, а также ускоренной подготовки в южных районах страны (Деръа) «новой» сирийской армии. В нее могли бы вернуться десятки тысяч дезертировавших сирийских военных и влиться наиболее умеренные отряды вооруженной оппозиции.
Скорейшее прекращение в Сирии кровопролитного конфликта и налаживание процесса дальнейших политических изменений в этой арабской стране и регионе в целом во многом зависят от того, насколько успешными окажутся попытки региональных и международных игроков в деле сплочения сил в борьбе с ИГИЛ, а также и политического давления на режим, с тем, чтобы заставить его начать договариваться на равноправной основе о формировании переходной власти в стране.
Глава 4.
Салафиты в условиях вооруженной конфронтации в Сирии.
Одной из быстро растущих сил сирийского восстания являлись представители салафитского толка ислама. В условиях ведущейся в Сирии войны большинство в салафитском движении было представлено теми, кто был вовлечен в салафизм в особых революционных условиях. В основном это были принявшие еще до революции салафитское вероучение выходцы из провинций, бывшие заключенные тюрьмы Сейднайи, а также попавшие под влияние салафитского вероучения простые сирийцы, взявшиеся за оружие в условиях жестокого подавления режимом мирных демонстраций протеста.
С учетом этого, в сегодняшнем салафитском движении Сирии возобладало джихадистское направление, а представители «умеренного», «реформаторского» и «политического» салафизма оказались в меньшинстве, по крайней мере, внутри страны.
Ряд исследователей и экспертов объясняют такое быстрое распространение салафитского учения в Сирии природой сирийской революции. Как известно революционное движение брало истоки в сельской глубинке. Именно туда в условиях асадовского режима были вытеснены салафиты. Быстрое распространение восстания в города, облегчало салафитам возвращение в столичные центры.
Кроме этого, салафитское учение пользовалось определенной популярностью среди немалой части протестного населения, так как давало ответы на многие вопросы, послужившие причинами начала революционного восстания в стране.
4.1. Салафиты до начала революционных событий в САР.
Существует значительная разница между сирийским салафизмом, зародившимся в крупных городах в начале XX века, который впоследствии «оброс» разнообразными салафитскими школами, – и той формой салафизма, который возник на волне сирийской революции.
4.1.1. Краткая история салафитского движения и особенности его развития в Сирии.
Своими корнями салафитское движение в Сирии уходит в начало XX столетия и связано с просветительской деятельностью и школами исламских реформаторов. Это такие хорошо известные в Сирии деятели, как Джамаль аль-Касими (1860-1914 г.г.) и Мухаммед Рашид Рида (1865-1935 г.г.). В свое время оба уехали из Ливана в Египет, а позднее перебрались в Сирию. Они возглавляли Сирийский национальный совет во времена правления короля Фейсала I. При этом М. Рида был основателем первой школы реформаторов в Сирии. Позднее были созданы первые салафитские школы и ассоциации, которые восприняли идеи арабских реформаторов.
Наибольшее значение в это время играло общество под названием аль-Джамият аль-Гарра (Лучезарная Ассамблея), которое было основано шейхом Абдул Гани ад-Даккером в 1924 году. Общество играло активную роль в общественно-политической жизни и способствовало избранию в парламент в 1943 году одного из своих лидеров Абдул Хамида ат-Табаа. Оно было открыто влиянию культуры Запада и занималось общественно-политической деятельностью. Общество было доступно для всех слоев сирийского населения. Сильное влияние на его деятельность оказала реформаторская школа М.Р. Риды.
Другим известным салафитским обществом было Джамият ат-Тамаддун аль-Исламий (Общество исламской цивилизации), которое было основано в 30-х годах XX столетия Ахмедом Мазхером аль-Азме. Позднее он занял министерский пост в сирийском правительстве. Одним из известных членов этого общества был Бахджет аль-Бейтар. Общество было достаточно тесно связано с «Братьями-мусульманами». В 1946 году оно стало выпускать свой журнал «ат-Тамадун», который считался самой передовой ареной пропаганды реформистских идей во всем Леванте. Одним из активных членов этого общества был бывший глава СНКОРС Муаз аль-Хатыб, близкий по своим взглядам к реформистскому толку салафизма.
М. аль-Хатыб активно работал над распространением идей салафизма реформистского толка через свой сайт (darbuna.net) и читал проповеди в Омеядской мечети до того как сирийские власти запретили ему вести религиозную деятельность. По мнению ряда экспертов, он был близок к организации «братьев» в Дамаске, особенно к тем, кто придерживался умеренных салафитских взглядов, типа Иссама аль-Аттара.
В 60-х годах XX века салафиты в Сирии в основном занимались своей традиционной просветительской и пропагандисткой работой и не принимали активного участия в общественной и политической жизни. Во главе салафитского движения того времени стоял Мухаммед Насер ад-Дин аль-Албани.
В начале своей деятельности аль-Албани был близок к «Братьям-мусульманам», которые поддерживали связи с салафитами в Дамаске, куда входили Иссам аль-Аттар и Зухейр аш-Шавиш. Он часто общался с последователями суфийского учения, некоторые из которых также входили в организацию «братьев». После мартовской революции 1963 года в Сирии и прихода к власти в стране партии «Баас», его активная пропагандистская деятельность привлекла внимание новых властей. И аль-Албани был арестован по обвинению в пропаганде ваххабизма.
Несмотря на это в 70-ые годы XX века его учение и проповеди получили активное распространение в Сирии. «Исламское Бюро», основанное Зухейром аш-Шавишем стало публиковать книги написанные аль-Албани. Однако в результате ужесточения режима безопасности в Сирии, возникшего конфликта с «Братьями-мусульманами», с одной стороны и баасистами, с другой, аль-Албани был вынужден эмигрировать в КСА. Любопытно, что его отъезд из Сирии совпал с периодом, когда аль-Албани приступил к формулировке своей особой теории «Исламского салафитского действия», которая основывалась на принципах очищения и просвещения.
В КСА он прекратил заниматься политикой и сконцентрировался на проповеднической деятельности и исламской юриспруденции. В начале 80-х г.г. аль-Альбани обосновался в Иордании, где и умер в 1999 году.
По иронии судьбы мирные интеллектуальные идеи аль-Албани не получили широкого распространения в Сирии. Один из его последователей и учеников Мухаммед Ид Аббаси был арестован в Сирии и посажен в тюрьму на 20 лет. Освободился он лишь в конце 1990-х годов и также уехал в КСА. Таким образом, на протяжении последних 30 лет начиная с 1980-х годов, салафитское учение в Сирии было сознательно маргинализировано властями, загнано в провинцию и испытывало острый дефицит в ярких и харизматических лидерах.
До революции их деятельность носила неорганизованный характер, сильно ограничивалась режимом, а их проповедники подвергались гонениям и арестам. Благодаря бракам с представителями суфийского толка ислама салафитам удавалось сохранять свои позиции в тех или иных общественных и государственных организациях. Однако ареал их деятельности был ограничен преимущественно сельской местностью и отдаленными пригородами. К тому же подобные браки по расчету лишь усиливали негативное отношение к ним со стороны режима, который не хотел портить отношения с представляемым суфиями государственным исламом, который помогал правящей алавитской верхушке легитимизировать свою власть в Сирии в глазах мусульманской уммы.
В тоже время, движение процветало и успешно развивалось за рубежами Сирии.
4.1.2 Сирийские салафиты за границей.
Именно там появился и полноценно раскрыл свой творческий и политический потенциал целый ряд хорошо известных сирийских шейхов, таких как; аль-Албани, Срур, Мухаммед аль-Мунджид, Мухаммад аль-Абдат, Аднан Арур, Мухаммед Ид аль-Аббаси, Мухаммед Лутфи ас-Саббаг, Ахмед Салам, наряду с другими лидерами салафитов, близкими к джихадистскому толку, типа Абу Бусейра (Абдулмонейм Халима).
По мере того как вооруженное исламистское движение в Сирии укреплялось не без помощи из-за рубежа, салафиты стали играть все более заметную роль в нем. Ряд салафитских шейхов, среди которых был Аднан Арур стали достаточно регулярно выступать на принадлежавшем салафитам «Сафа ТВ», и активно заполнять возникший в условиях сирийского кризиса политический и идеологический вакуум.
Одним из видных представителей «зарубежных» салафитов, с именем которого связывают создание целого направления в салафитском вероучении – «политический салафизм» был Мухаммед Срур. В 1960-х годах Срур был активным членом организации «Братья-мусульмане» и испытал на себе большое влияние идей Саида Кутба. Позднее Сруром все больше овладевали идеи салафизма. Более отчетливую форму идеи Срура стали принимать после того как он переехал жить в КСА в 1965 году. Он жил в КСА в течение нескольких лет пока саудовские власти не вынудили его уехать из страны. Затем он отправился в Лондон, где основал журнал «ас-Сунна» совместно с рядом своих друзей и коллег. На страницах этого журнала открыто пропагандировались идеи «политического салафизма», – учения, в рамках которого Срур пытался соединить в себе основные параметры традиционного салафизма, одновременно отвергая его положения о невмешательстве в политическую борьбу. Среди других салафитских движений «политический салафизм» был наиболее близок к реформистскому толку сирийского салафизма. Представители «политического салафизма» призывали к активной политической деятельности, поддерживали ряд демократических институтов государства, но были достаточно консервативны в вопросах касающихся западных либеральных ценностей и культур.
Так, в Лондоне в 2005 году появилось движение «Справедливости и развития». Оно был создано членами группировок «политического салафизма» и теми, кто вышел из организации «Братьев-мусульман». Идеологи этой организации стремились представить ее как продвинутую версию салафизма. Одной из ведущих фигур данной организации являлся Анас аль-Абда (сын шейха Мухаммада аль-Абда), близкого к идеям политического салафизма и являвшегося другом М. Срура. Несмотря на свою активную деятельность за рубежом эта организация была слабо представлена в Сирии.
Сам М. Срур заявлял, что стремится превратить сирийский салафизм в салафизм реформистского толка. В тоже время, находясь под влиянием идей Саида Кутба, Срур уделял много внимания политической борьбе против арабских режимов. Несмотря на то, что прежде Срур отвергал демократический процесс, позднее он принял его как средство ненасильственной смены власти.
Парадоксально, что, несмотря на свою известность в арабских монархиях Персидского залива и в Леванте как основателя собственной идейной школы и его влияние на многие поколения исламистов, учение Срура в Сирии накануне революции было малоизвестным в результате жесткого контрразведывательного режима и сложной политической ситуации в стране.
Несмотря на разницу в подходах сирийских салафитов к оценке арабских революций, прежде всего, сирийской, их всех объединяло чувство вражды к режиму Асада в Сирии. Поэтому они поддерживали всеми доступными средствами сирийскую революцию. Все они считали, что режим Асада в Сирии нелегитимен и характеризовали его как сектантский и антирелигиозный. Обосновавшиеся за границей салафиты наладили регулярную поддержку сирийской революции в политическом, финансовом и пропагандистском плане.
Их поддержка и активные действия способствовали распространению салафитских идей внутри Сирии. Не удивительно, что ряд вооруженных отрядов и несколько благотворительных фондов оказались под влиянием салафитской идеологии.
4.2. Салафиты в условиях вооруженного восстания в Сирии.
После того, как сирийское восстание стало приобретать с конца 2011 года характер вооруженной борьбы, позиции салафитов в Сирии постепенно окрепли. Салафиты составили костяк многих отрядов вооруженной исламской оппозиции, часть их которых оказались в той или иной мере подвержены джихадистской идеологии.
4.2.1 Предпосылки возрождения джихадистского салафизма в Сирии.
На самом деле, причины, приведшие к возрождению джихадисткого салафизма в Сирии, стали постепенно созревать еще в 90-ые годы XX столетия и с началом обострения вооруженной борьбы лишь способствовали его бурному выходу на поверхность. Так, принятая режимом в середине 2000-х годов политика приватизации привела к острой социальной поляризации общества, обнищанию и маргинализации значительных масс населения в сельских местностях. Одновременно политика режима поддержки исламского сопротивления в Палестине и Ливане усиливала консервативные религиозные настроения в депрессивных районах сирийской глубинки. В результате это привело к тому, что население этих местностей оказалось наиболее восприимчивым для самых радикальных идей. Одновременно, снизилась роль умеренного ислама в сирийском обществе, что усилило экстремистские аспекты в восприятии населением государственной политики и идеологии. Сложившаяся ситуация оказалась наиболее благоприятной для роста идей джихадистского салафизма, а последующие действия властей после начала сирийского восстания только укрепили его позиции. Подобные настроения в обществе послужили прекрасной матрицей для распространения джихадистских идей, как местного происхождения, так и пришедших из-за рубежа.
Например, в Хауране (Деръа с провинциями) незадолго до начала революционных событий в стране появилось новое движение под названием «аль-Муминун Юшарикун» (Участники веры), во главе которого стоял Лоай аз-Зобу. Свое движение, аз-Зобу открыто называл движением «политического салафизма». Сам Лоай сражался в 1980-х годах в Афганистане, в Боснии в 1990-х годах, и несколько раз арестовывался в Сирии. С началом революции «Участники веры» принимали неоднократное участие в акциях мирного протеста, в коллективных молитвах и проповеднической деятельности. В ноябре 2011 года участники этого движения заявили, что вынуждены взяться за оружие, чтобы противостоять жестокости властей в отношении мирных демонстрантов.
Однако в дальнейшем это движение не было замечено в каких-либо крупных вооруженных акциях против правительственных сил.
4.2.2. Краткая характеристика вооруженных салафитских группировок.
Вооруженные отряды салафитов можно было подразделить на несколько групп в зависимости от ряда следующих признаков.
Это, во-первых; уровень их связей с «аль-Каидой», ее отрядами, степень восприятия методов ее деятельности. Во-вторых; национальный состав их бойцов (сирийцы – иностранцы). В-третьих; численность участников по степени их приверженности салафитскому вероучению и его различным направлениям от умеренного, реформистского, «политического» до джихадистского. В-четвертых; место, роль этих отрядов в вооруженном сопротивлении. В-пятых; уровень их влияния на изменение баланса сил и характер отношений с местным населением. В-шестых; особенности связей с ССА, другими отрядами вооруженного сопротивления, внутренней и зарубежной политической оппозицией, иностранными государствами.
К наиболее явным джихадистским группировкам можно было отнести отряды непосредственно связанные с «аль-Каидой», типа: «Джабхат ан-Нусра», ИГИЛ, батальон «аль-Мухаджирин».
В другую группу «воинствующих» салафитов из так называемого объединения «Отложенного Халифата» входили наряду с представителями джихадистского направления сторонники «политического салафизма». Она имела достаточно тесные связи с Исламским Фронтом Сирии (ИФС) и входящими в него отрядами «Ахрар аш-Шам» «Ахрар аш-Шам аль-Исламийя» и «аль-Фаджр аль-Исламийя».
Еще одна группа была представлена так называемыми традиционными салафитскими джихадистами, типа отрядов «Ливаа аль-Ислам».
Существовали и различные группировки вооруженных исламистов, тесно связанные с салафитской ориентацией, как, например, батальон «ат-Таухид ва-ль-Фарук» и «Исламский Фарук».
ИФС являлся наиболее значимой, активно действующей организацией, хорошо представленной в различных сирийских провинциях. ИФС был основан в июле 2012 года и состоял из 11 наиболее крупных отрядов. Заметную роль среди них играли движение «Ахрар аш-Шам», «аль-Фаджр аль-Исламийя», «Ливаа аль-Хак», батальон «Хамза бин Абдул Муталиб», «Джамаат ат-Талиа аль-Исламийя», батальон «Мусааб бин Умайя».
В своем уставе ИФС провозгласил, что стремится к свержению действующего в Сирии режима и установлению в стране «цивилизованного исламского общества», которое будет следовать суннитскому направлению ислама «набожных предшественников».
ИФС представлял собой сирийскую версию салафизма джихадистского толка. Он отличался от «аль-Каиды» тем, что большинство членов его отрядов были сирийцы.
Одним из видных лидеров ИФС был Хассан Абуд (Абу Абдаллах), который состоял в движении «Ахрар аш-Шам». ИФС пользовался поддержкой Абу Бусейра ат-Тартуси одного из наиболее видных бывших шейхов глобального джихадистского салафизма, который представлял «Ливааа аль-Фаджр».
Одним из наиболее крупных отрядов ИФС являлся «Ахрар аш-Шам», который действовал в районах Халеба, Идлеба и на севере Сирии, в частности. Кроме это в ИФС входили «Лива аль-Хак», действовавший в Хомсе под командованием Абу Ратиба, движение «аль-Фаджр аль-Исламияйя» в Идлебе и сельских рйонах Хамы, «Джамаат ат-Талиаа аль-Исламийя», батальон Хамза бин Абдул Муталиб, «Роты специального назначения» в Дамаске.
ИФС сотрудничал с другими отрядами вооруженной сирийской оппозиции, но не подчинялся ССА. Подобно «Джабхат ан-Нусра» и «Ливаа ат-Таухид» он создавал «Исламские комитеты» для разрешения конфликтных ситуаций, главным образом, в сфере нарушения прав человека на освобожденных территориях. Он пользовался заметным влиянием в районах ар-Ракъа, Идлеба и Халеба и их сельских пригородах.
Другой группой являлся Исламский Фронт за освобождение Сирии (ИФОС). Основу его идеологии составляла общая исламская идентичность, где соединялись идеи салафизма, «Братьев-мусульман», а также различных исламских школ либерального направления, несмотря на то, что его заявления и действия несколько отличались от салафитской доктрины ислама. В своих выступлениях ИФОС стремился отойти от чисто салафитского дискура, и делал больший упор на общенациональные и традиционные ценности сирийского общества. Многие отряды ИФОС действовали под знаменем ССА. ИФОС возглавлял Ахмед Исса, который одновременно командовал «Сукур аль-Шам», а Мухаммед Аллюш координировал боевые операции.
Наиболее крупными отрядами ИФОС являлись «Ливаа ат-Таухид» действоваший в Халебе под командованием Абдульгадира Салиха, который являлся одним из членов военного совета ИФОС, «Катаиб аль-Фарук» во главе с Осма аль-Джунди, действовавший в основном в районах Хомса, «аль-Фарук аль-Исламийя» во главе с Амжад Бейтар, действовавший в провинции Хама. Отряд «Сукур аль-Шам» во главе с Ахмедом Исса был особенно активен в районе Идлеба, а также в значительной части районов Хама. Отряд «Лива аль-Ислам», являвшийся частью группы отколовшейся от «Ансар аль-Ислам», действовал в провинции Дамаск.
Одним из наиболее видных лидеров ИФОС являлся Захран Аллюш, выпускник Исламского университета в Медине. Он был приверженцем салафизма и арестовывался в Сирии за свою проповедническую деятельность и политическую активность.
Среди других отрядов в составе Фронта можно было отметить батальон «Амро бин аль-Асс», действовавший в Халебе и его пригородах. Официальным представителем Фронта являлся Далиа Шамс. В состав Фронта входил также отряд «Сукур аль-Курд», действовавший в Камышлы и Революционный Совет Дейр аз-Зора.
Для работы в гражданской сфере по мобилизации местного населения на освобожденных территориях была создана и действовала организация под названием «Исламский комитет аш-Шам», куда входили ряд видных салафитских деятелей. В этом комитете доминировала группа Срура («политический салафизм»). Она вела большую работу в деле оказания гуманитарной помощи населению, образовательной сфере и занималась спасательной деятельностью. Оказывала медицинскую и образовательную помощь местному населению и помогала пережить ему тяготы военного времени. Комитет издавал журнал «Нур аш-Шам».
В своих уставных документах комитет утверждал, что стремится к «установлению Божей религии на земле» и укреплению исламской идентичности Сирии. Комитет имел также свое видение по вопросам гражданства, взаимоотношениям разных конфессий и своей роли в социальном развитии страны. С конца 2013 года Комитет стал вести подготовку к созданию собственной политической партии, которая отражала бы его религиозные и идеологические взгляды.
В ноябре 2011 года возник Фронт Исправления и Развития (ФИР), который следовал в русле традиционной салафитской идеологии. Он был создан в восточных районах Дейр аз-Зора, где традиционно проживали племена. Он имел филиалы по всей Сирии. В его состав входили 139 батальонов. В тоже время наиболее крупные войсковые соединения ФИР действовали и в северных районах Сирии. ФИР возглавлял Абдулгадир Дефис, его замом был Халид Хаммад. Одним из руководителей ФИР был Абдельазиз Манаф Тлас, который прежде возглавлял «Катаиб Фарук». Полагали, что командование «Катаиб Фарук» сочло Абдельазиза несоответствующим командной должности и избавилось от него. ФИР состоял из двух групп: военной и гражданской.
Гражданское крыло Фронта было в основном представлено обществом «Ахл аль-Аср». А военное крыло сохранило название ФИР. Оно провозгласило, что его основной задачей является свержение режима и объединение под своими знаменами различных отрядов оппозиции. Фронт также гарантировал соблюдение равенства прав всех граждан и социальную справедливость. Фронт полагал, что затянувшаяся победа революции в Сирии связана, прежде всего, с фрагментацией вооруженных отрядов оппозиции, отсутствием единства среди них и деятельностью ряда представителей политической оппозиции.
Сирию без Асада ФИР представлял как гражданское государство, основанное на принципах справедливости, толерантности, мирном сосуществовании всех социальных групп населения. Несмотря на то, что ФИР не акцентировался на вопросах демократии, он в тоже время заявлял о своей приверженности некоторым демократическим принципам, чтобы принять участие в строительстве будущей Сирии.
Создание ФИР вызывало много вопросов. Ряд экспертов полагали, что ФИР пользуется массированной зарубежной финансовой и иной помощью, так как имел возможность привлекать на службу опытных бойцов и проводить активные военные действия, располагая необходимым оружием и логистической поддержкой.
Более того ряд экспертов считали, что ФИР является прототипом иракских «сахават», – отрядов образованных в 2007 году во время войны в Ираке сражавшихся против «аль-Каиды». Действительно, наряду с борьбой с сирийским режимом и иранским влиянием в Сирии, ФИР имел задачу противодействия «аль-Каиде».
ФИР пользовался поддержкой ряда влиятельных шейхов, салафитских организаций в Иордании и КСА и прямой поддержкой руководства этих двух государств.
Один из руководителей салафитского движения в Иордании Али аль-Халаби полагал, что ФИР по многим параметрам был близок к традиционному салафизму наподобие «Ливаа аль-Ислам» во главе с Захраном Аллюшем. Он также утверждал, что ФИР пользовался поддержкой арабского салафитского движения и не получал помощи из других источников.
Действительно, в состав ФИР принимались только сирийцы, и там не было иностранцев и арабов из других стран, как в других отрядах вооруженной сирийской оппозиции. Фронт располагал значительным потенциалом силы, который определялся его опорой на поддержку племен Восточных районов Сирии и значительными ресурсами которые позволяли ему привлекать новых бойцов и заручаться лояльностью других отрядов. Стремление ФИР объединить под своими знаменами другие не менее сильные отряды вооруженной оппозиции наталкивалось на серьезные разногласия между ними, особенно ССА, «Ахрар аш-Шам», «Лива ат-Таухид».
В тоже время достаточно сложно было оценить деятельность ФИР в сравнении с «аль-Каидой», другими отрядами джихадистов, тем более с «сахават» в Ираке.
4.2.3. Некоторые перспективы движения салафитов в Сирии в контексте их идеологических концепций, политических установок и практической деятельности.
Если проанализировать идеологическую платформу и национальную программу современного салафитского движения с точки зрения силы его воздействия на население и роли в обществе, то ясно, что та часть ИФС, куда входили «Ахрар аш-Шам», «аль-Фаджр аль-Исламийя», «ат-Талиаа аль-Мукатиля», «Лива аль-Хак» и другие отряды, – имела исключительно сирийскую, местную повестку. В тоже время, другие отряды в составе ИФС, такие как «Катаиб аль-Фарук», «аль-Фарук аль-Исламийя», «Сукур аш-Шам», «Лива аль-Ислам», – решали несколько иные задачи.
На уровне гражданского общества, такие организации как благотворительное общество «аш-Шам», разделяющие идеи «политического салафизма», другие гражданские организации салафитов, осуществляющие операции гуманитарного характера, занятые проповеднической деятельностью, работой в сфере образования, имели достаточно широкую базу общественной поддержки. Вместе с другими исламскими отрядами они участвовали в управлении освобожденными территориями.
Например, такие отряды как «Ахрар аш-Шам», «Ливаа ат-Таухид», «Сукур аш-Шам» участвовали в делах гражданской администрации и управления. Они пытались преодолеть армейский стиль во взаимодействии с местной администрацией, чтобы наладить сеть контактов среди гражданской администрации и населения. В тоже время военная составляющая оставалась приоритетной в деятельности подобных организаций.
Все эти группировки в принципе были согласны с применением исламских законов во время и после революции. Некоторые из них поддержали создание и работу шариатских комиссий. Они также поддержали так называемые «комитеты по утверждению истины и искоренению зла» (наподобие, саудовской религиозной полиции – ал-Мутаваа). Данное обстоятельство ставило вопрос о том, действительно ли эти отряды верят в индивидуальные свободы и права человека, законы, гарантирующие их соблюдение.
На политическом и идеологическом уровне большинство этих групп поддерживало идеи исламского государства в качестве будущего политического режима власти в Сирии. Этот политический режим, в их представлении, должен был основываться на исламских законах шариата как единственном источнике законодательства. Подобная позиция была озвучена в ряде публичных заявлений некоторых лидеров разных отрядов, таких как «Ливаа ат-Таухид», «Ахрар аш-Шам», «аль-Фарук аль-Исламийя», «Сукур аш-Шам».
В тоже время, некоторые отряды («Ливаа ат-Таухид», «Катаиб аль-Фарук», «Сукур аш-Шам») избегали публичной поддержки демократической системы. При этом они старались не критиковать открыто идеи плюрализма, парламентаризма и механизмы демократического управления. В данном случае их позиция была весьма схожа с позицией египетской партии «ан-Нур» салафитского толка, которая в принципе поддерживала демократический процесс, но отвергала демократические ценности, настаивая на главенствующей роли ислама и шариата как основы законодательства и права.
Интерпретация этими группами внедрения в практику и повседневную жизнь норм мусульманского права вызывала неприязнь большинства населения, особенно те заперты которые некоторые отряды вводили в отношении одежды женщин и табакокурения, что рассматривалось как нарушение норм ислама и шариата.
Указанные выше факторы могли изменяться в зависимости от тех позиций, которые эти движения и отряды занимали в ходе взаимодействия с отрядами зарубежной сирийской оппозиции, их деятельности в рамках совместных военных советов. Большинство из этих организаций, даже те, которые работали с ССА, испытывали определенное недоверие к институтам сирийской оппозиции, действовавшим за рубежом. Они очень внимательно относились к любым попыткам зарубежной оппозиции навязать им свою точку зрения. Данное обстоятельство затрудняло их взаимодействие с ССА и СНКОРС как в военном, так и в политическом плане.
К тому же, несмотря на ужесточение вооруженной борьбы до сих пор непросто добиться единства среди самих салафитов Сирии. Многие их группы в Сирии разделяют общие исламские идеи салафитской направленности и действуют в интересах салафитов. К тому же необходимо иметь в виду, что между членами различных групп постоянно идет обмен мнениями и идеями по вопросам формирования единой салафитской позиции. С другой стороны классифицировать эти группы в идеологическом плане представляется весьма трудной задачей, так как нередко их идеи противоречат друг другу, быстро меняются одна на другую в зависимости от смены баланса сил и изменения взаимоотношений между различными отрядами вооруженного сопротивления.
Те вызовы, с которыми сегодня сталкиваются различные отряды салафитского движения, во многом связаны с их способностью противодействовать попыткам различных сил внутри Сирии и за ее пределами сдержать рост салафизма и помешать утвердиться ему в новых социальных и культурных реалиях Сирии. В свою очередь перспективы салафитского движения связаны с возможностью населения воспринять идеи салафизма, в том числе в их скорректированном виде применительно к сегодняшним условиям Сирии. Несмотря на то, что сегодняшняя ситуация свидетельствует о бурном росте «провинциального» салафизма, сохраняется возможность возрождения салафитского движения (в модернизированной форме) исторически присущего столичным центрам, прежде всего в Дамаске и Халебе.
В тоже время один из видных исследователей салафизма Абдуррахман аль-Хадж полагал, что всплеск салафизма, особенно джихадистского характера, не имеет глубоких корней в Сирии и обусловлен мобилизационными задачами и политической миссией, которые определяются особыми условиями ведущейся в Сирии войны.
На самом деле, сегодня достаточно сложно спрогнозировать перспективы салафитского движения в Сирии. Скорее всего, они будут определяться развитием конкретной ситуации на сирийской почве и теми переменами, которые ждут Сирию в недалеком будущем.
В случае продолжения гражданской войны может наблюдаться дальнейший рост и распространение джихадисткого салафизма. В случае же смены режима и возвращения к мирной жизни возрастают шансы умеренного, реформистского и политического салафизма, который, прежде всего, начнет развиваться в сельских местностях, а потом и в крупных городских центрах.
Глава 5.
Суфийское движение и его роль в сирийском восстании.
В отличие от салафитов суфийский толк ислама в течениие нескольких последних веков прочно утвердился в Сирии и обрел крепкие позиции в сирийском обществе. Суфизм представлял традиционное направление ислама в Сирии и обладал широкой сетью сторонников в обществе. Суфии успешно распространяли свое учение и религиозные традиции в стране. Они имели своих хорошо известных и признанных шейхов, проповедников в мечетях, религиозные школы и даже собственную исламскую лирику.
В целом суфии неплохо ладили с властью и в какой-то степени представляли официальный политический ислам, тесно связанный с режимом. Даже после прихода к власти партии «Баас» суфии не утратили своих позиций в обществе. Часть отрядов суфийского движения даже сумела приспособиться к закону о чрезвычайном положении (ЧП) и особенностям правления ПАСВ. Во многом это достигалось за счет того, что в какой-то период времени они вынуждено отказалась от активной политической деятельности, но продолжали вести общественно полезную работу и религиозную пропаганду в народной среде. Действительно, суфии не позиционировали себя в качестве какой-то особой идеологической, конфессиональной или политической группы или партии. Скорее они представляли собой религиозное, доктринальное и интеллектуальное движение. При этом, будучи далеко не однородным движением, суфизм в Сирии был представлен рядом отдельных групп и организаций, которые стояли на различных интелектуальных и политических позициях. В целом, сирийские суфии не представляли собой ни политическую, ни социальную организованную силу, за исключением тех случаев, когда какие-либо группы близкие к суфиийскому движению начинали заниматься политической деятельностью.
Так, например, в организацию сирийских «Братьев-мусульман» входило ряд представителей суфийского и салафитского толка ислама. Несмотря на свои разногласия в теологических вопросах они имели общую позицию с «братьями» по ряду идеологических и политических аспектов развития Сирии.
После острого конфликта между режимом и «братьями» в результате событий 1980-х годов в Сирии ощущался определенный идеологический вакуум, оставленный после ухода многих шейхов из числа «братьев». Суфийское движение и, прежде всего, его представители, тесно связанные с режимом, не могли не воспользоваться данным обстоятельством. Появившаяся новая религиозная элита была во многом связана с режимом и обслуживала интресы религиозных институтов режима. Эта элита помогала легитимации режима перед лицом критики со стороны его религиозных оппонентов.
Среди представителей этого религиозного истэблишмента были Ахмед Кефтару, его школа и последователи, и Мухаммед Саид Рамадан аль-Бути. К ним можно было также отнести действующего муфтия Сирии Ахмеда Хассуна и ряд таких религиозных деятелей как Махмуд Окам муфтий Халеба.
В тоже время, еще задолго до начала революционных событий в САР в суфийском движении было отмечено появление нескольких групп, представители которых исповедовали иные идеологические воззрения, отличные от официального суфийского толка. Они достаточно активно действовали в публичной сфере и стремились принимать деятельное участие в тех политических преобразованиях, которые происходили в Сирии. Среди них особо выделялись такие группы, как «аз-Заид» и общество «аль-Кубейсат», которые, тем не менее, нельзя было охарактеризовать как политические партии или организации.
Эти группы имели собственные взгляды на сирийское восстание и иначе относились к начавшимся 15 марта 2011 года событиям в Сирии. Ряд из них полностью разделяли официальную позицию властей. Другие как, например, общество «аль-Кубейсат», предпочитали отмалчиваться. А третьи, как Джамат «аз-Заид» поддерживали революцию. В тоже время, всех их объединял тот факт, что они фактически не участвовали в деятельности вооруженной сирийской оппозиции. Ряд отдельных представителей суфийской молодежи,- учеников известных улемов-суфиев принимали участие в вооруженном восстании, но действовали они на индивидуальной основе, а не как официальные представители суфийского движения.
При этом общей характеристикой всех суфиийских движений Сирии являлась их укоренность в сирийском гражданском обществе и крепкие позиции на его низовых уровнях. Большинство последователей суфизма проживали в курпных столичных городах типа Дамаска и Халеба. Они имели прочные позиции в местных органах управления и в определенный момент могли быть без труда задействованы в вооруженной борьбе с режимом. Их слабое присутствие на поле боя отчасти объяснялось тем, что вооруженные движения зародились в провинции, в то вренмя как крупные городские центры типа Дамаска и Халеба, вплоть до последнего времени находились под плотным контролем местных спецслужб.
5.1.“аль-Кефтарийюн» и другие представители религиозного истэблишмента.
Шейх Ахмед Кефтару (1915-2004) – курд по национальности, был за последние десятилетия одним из самых видных представителей религиозного истэблишмента Сирии. Он получил очень строгое суфийское образование и принадлежал к одному из известных тарикатов (Накшбандийскому). Свою карьеру он начал в качестве учителя в религиозной школе фетв в Кунейтре. В 1946 году он основал институт «аль-Ансар» (12-летня школа), а в 1951 году он стал муфтием (шафиитского напрвления) Дамаска. Он создал сеть образовательных, религиозных и благотоврительных центров.
В 1971 году он основал религиозный комплекс Абу Нур. Используя свои хорошие личные отношения с Х. Асадом, он расширил это комплекс и создал на его основе несколько специализированных школ и учебных центров по изучению шариата. В 1974 году он стал муфтием Сирии и еще больше укрепил свои отношения с Х. Асадом. Его школы и учение быстро распространялись по стране, заполняя вакуум, оставленный после разгрома «братьев». В 1990-ые годы появились и другие религиозные деятели из числа его последователей. Они так же получили строгое суфийское воспитание и стояли на прагматичных позициях в отношении правящего режима. Последние годы жизни А. Кефтару были отмечены растущей фракционностью внутри его группы, особенно среди высшего духовенства. Так, шейх отказался одобрить выдвижение кандидатуры своего зятя Мухаммада аль-Хабаша на выборах в праламент. Он даже издал по этому поводу специтальное установление. Несмотря на это М. Хабаш выйграл выборы и прошел в парламент. В своей парламентской деятельности М. Хабаш зарекомендовал себя как явный сторонник режима. В тоже время он пытался проводить линию на умеренный, просвещенный ислам. После начала революции он стал постепенно отходить от режима. В начале он пытался следовать «посредине дороги», как он сам это называл, избрав для себя третий путь. А потом он стал критиковать сирнийский режим и поддерживать сирийскую революцию. В конечном счете, он вынужден был уехать из Сирии.
Переодически возникавшие разногласия в среде высшего суфийского духовенства порождали немало проблем. Сыновья Кефтару Махмуд и Салах были арестованы и обвинены в шпионаже в пользу иностранных деоржав. Комплекс Абу Нур был поставлен под контроль министерства вакуфов.
Несмотря на то, что новый глава комплекса Абу Нур Раджаб Диб поддержал режим в период революции, внутри самой группы были разные настроения. Среди студентов Абу Нур появилось несколько групп поддерживающих революцию, которые стали называть себя «Ахрар муджамаа ан-Нур».
Среди других видных религиозных деятелей, которые сыграли роль в укреплении связей режима с суфизмом был шейх Рамад аль-Бути. Он был одним из авторитетнейших суфийских деятелей и служил профессором Дамасского университета на факультете религии. Еще с 1980-х годов он поддерживал режим в его борьбе с «братьями». В 1990-ые годы он стал одним из самых близких к Х. Асаду людей и заметным религиозным деятелем.
Во время начала протестных движений он выступил в Дамаской мечети Омеядов, осудив действия протестантов. В марте 2013 года он был убит своими противниками во время лекций в мечети аль-Иман. Р. аль-Бути был одним из главных религиозных защитников режима и ярым противником салафитов.
Муфтий Халеба Махмуд Окам также был одним из представителей религиозного истэблишмента режима. Он получил степень бакалавра по философии в Сорбоне. Привнес ряд новшеств в разработку современных трактовок фикха. М. Окам также был на стороне режима и выступал против революции.
После смерти Ахмеда Кефтаро муфтием Сирии стал Ахмед Бадреддин Хассун. Он родился в Халебе в 1949 году и получил докторскую степень в области мусульманского права (фикха). В марте 2012 года сирисйский Совет Ифта во главе с Ахмедом Хассуном, издал фетву, соглсно которой сирийскому режиму давалось право на джихад для завщиты Сирии. Его сын Сарайях был убит в перестрелке в октябре 2011 года. В начале 2012 года глава пресс-службы Совета Ифта Абдель Джалил ас-Саид дезертировал и убежал из Сирии.
5.2. Джамаат «аз-Заид».
Джамаат «аз-Заид» считался одной из наиболее заметных суфийских групп в Сирии со своей долгой историей со времени совего основания шейхом Абдулькаримом ар-Рифаи (1901-1973г.г.). Группа получила известность благодаря деятельности самого ар-Рифаи как проповедника и общественного деятеля. Она имела своих приверженцев в разных мечетях, а также среди учеников и последователей шейха.
Свое название группа получила по имени одного из друзей и сторонников Пророка Заида бин Табита, а также по аналогичному названию мечети, где начал впервые проповедовать ар-Рифаи. Группа избегала прямого участия в политической деятельности. Вместо этого она сосредоточилась на образовательной миссии в ходе проповедей и лекций в мечетях. Особый акцент делался на этическом и духовном воспитании. Имено в рамках этой группы зародилась идея превращения мечетей в университеты и создание альтернативного исламского общества через призыв к образованию.
В 1973 году место умершего шейха занял его сын Осама. Группа продоложала следовать прежней ориентации в своей деятельности. Рифаи никогда не проявлял интереса к политике, отказывался от участия в каких-либо политических мероприятиях и от государсвтенных постов. Несмотря на это начавшаяся в 70-ые годы борьба между сирийским режимом и «Братьями-мусульманами» оказала влтияние на ряд членов группы, некоторые из которых оказались, вовлечены в вооруженную борьбу против властей. В начале 1980-х годов режим нанес группе сильнейший удар. Большинство ее последователенй, особенно те из них, кто состоял в «Боевом авангарде» «братьев» – были арестованы и уничтожены. Сам Осама ар-Рифаи был вынужден уехать за пределы Сирии.
В результате группа в течение 1980-1990-х годов была вынуждена фактически свернуть свою деятельность. Позднее когда Хафез аль-Асад взял курс на продвижение Башара во власть, ему потребовалось установить хорошие отношения с суннитскими группировками в стране, а также заручиться поддержкой средних слоев городского населения, прежде всего, из числа представителей торговой буржуазии, которые считали ар-Рифаи своим шейхом. И в середине 1990-х годов Х. Асад разрешил ар-Рифаи вернуться в Сирию.
Ар-Рифаи вернулся в Сирию, когда группа потеряла большинство своих позиций в общественных институтах и мечетях. Однако ее духовное наследие помогло ей в течение нескольких лет восстановить ее миссионерскую, проповедническую, образовательную и благотоворительную деятельность и даже усилить свое влияние в Сирии. Она смогла создать сеть новых общественных и благовторительных обществ и организовать общесирийские мероприятия. При этом в деятельности «аз-Заид» не прослеживалось какого-либо политического контектса.
В 2002 году Б. Асад нанес неожиданный визит на дом к шейху ар-Рифаи. Ряд улемов усмотрели в этом стремление Башара заручитьмся поддержкой суннитских шейхов через дружбу с ар-Рифаи. Этот визит придал увереноость и силы группе, которая с удвоенной активностью стала заниматься проповеднической и научной деятельностью в Сирии. Они даже стали обсуждать ряд политических вопросов при этом, правада, всячески стараясь избегать вовлечения в политическую деятельность. На практике эти обсуждения ограничивались теми установками, которые сам шейх ввел на основании представлений о том, что может противоречить исламским ценностям.
Вплоть до начала революционных событий группа следовала в русле стратегической линии политики режима. В тоже время группа никогда открыто не хвалила и не поддерживала режим, как это делали другие организации. Одновременно, группа переодически посыла режиму позитивные сигналы, что давало ей возможность не только продолжать свою деятельность, но и расширить ее за пределы Дамаска и в привинциях.
С началом революции стратегия группы претерпела определенные изменения. Шейхи не критиковали народные протесты, и не призывали людей расходиться по домам. Более того в своих проповедях они подвергали резкой критике действия режима, особеноо его силовые акции по подавлению мирных шествий. Они также поддреживали требования реформ и призывали к переменам (сверху) в официальной политике властей. В августе 2011 года полицейские ворвались в мечеть, где проповедовал Осама ар-Рифаи и атаковали его и собравшихся. В результате шейх Осма получил поддержку мечетей Дамаска, а его популярность среди народных масс протестующих только выросла. Однако его мечеть была закрыта, а сам он был вынужден уехать из Сирии.
Позднее Осама, его брат Сарьях, а также другие шейхи выступили открыто в поддержку революции и оказывали ей помощь. Сайт группы “Sada Zaid”, большинство своих публикаций посвящал поддержке революции. В самой Сирии многие члены этой группы и ее стронники вступили в вооруженные, в том числе джихадистские отряды для борбы с режимом. Ряд было убито, другие арестованы. Сегодня группа находится в состоянии открытой конфронтации с режимом. Такие шейхи группы как Осама, Сарьях, Мухаммад Наим Аргус в числе тех религиозных деятелей, которые наиболее активно поддерживают революцию из-за рубежа. Шейх Осама принял участие в колнференции «Мусульманские улемы», которая состоялась в Каире в июне 2013 года в поддежку сирийской революции.
5.3. Общество «аль-Кубейсат».
Своими корнями общество «аль-Кубейсат» уходит в 1960-ые годы. Тогда Мунира аль-Кубейси (1933 г.р.) начала активную деятельность по распространению исламского призыва. Она была учительницей биологии в одной из школ. Однако затем она стала преподавать религию в одном из университетов.
На деле, «аль-Кубейсат» представляло собой феминисткое движение, которое особенно активно действовало в среде средних слоев населения, а в последние годы стало приобретать сторонников в среде зажиточных горожанок Дамаска и других столичных центров. Это движение работало исключительно с женщинами через хорошо отлаженную сеть домашних связей и религиозных учебных заведений. В свое работе оно делало упор на религиозном, духовном и морально-этическом обучении. Оно не участвовало в политике. Общество очень хорошо воспринималось за рубежом. Движение имело свои отделения в Иордании, Ливане и другитх странах, где оно смогло создать свои учебные заведения на основе суфийского учения.
Несмотря на то, что движение было ориентировано исключительно на женщин, его дискур был связан не столько с правами женщин, сколько сфокусирован на религиозных вопросах. Движение широко привлекало своих сторонников и имело прочные позиции в среде обеспеченных слоев населения Сирии. Это достигалось за счет того, что в своей пропаганде «аль-Кубейсат» делало акцент на религиозности и фикхе, что позволяло зажиточным слоям находить определенный компромисс между духовной жизнью и характером их повседневного бытия.
На протяжении последних десятилетий Мунира Кубейси старалась быть непубличным человеком и всячески избегала средств массовой информации. Она была одинока и полностью отдавала себя вопросам религии и молитве. Характерно, что большинство членов ее общества ни разу ее не видели. Благодоря тому, что движение не участвовало в общественно-политической жизни страны, его отношения с властями носили дружеский характер. Движение пользовалось поддержкой шейхов, близких к режиму, таких как Ахмед Кефтару и Рамадан аль-Бути.
После начала революции общество никак не проявило себя в качесте противника или сторонника революции. Однако многие женщины, которые входили в это движение поддержали сирийскую революцию. В тоже время роль движения в сирийских событиях была крайне мала и незаметна.
5.4 Суфийские вооруженные отряды.
Суфйиское движение, как организованная сила, практически не участововало в вооруженной борьбе. Однако многие ученики шейхов, особенно те, кто принадлежал к школе «аз-Заида», особенно молодежь из Дамаска, Халеба и Хомса, присоединились к вооруженным отрядам исламисткой напраленности. Наиболее заметным из таких отрядов были батальоны «ас-Сахаба» во главе с Абу Тайсир и Абу Ислам, а также дивизии «Ахвад ар-Расуль», во главе с Абу Махус аль-Ага, «Халеб аль-Хабус», «Дир Димашк», батальоны «Фуркан», «Магавир аш-Шам».
Большинстов членов этих отрядов были дамаскинцами или выходцами из пригородов Дамаска. За исключением «Магавир аш-Шам», они вместе с «Лива аль-Ислам» и «Хамза бин Абульмуталиб» образовали в августе 2012 года объединение «Ансар аль-Ислам». Официальным представителем этой группы стал Абу Махус аль-Ага. «Ансар аль-Ислам» стремились объединить вооруженные отряды исламской оппозиции под знаменем ССА. Однако в результате разногласий в декабре 2012 года из объединения вышди «Лива аль-Ислам» и «Хамза бин Абульмуталиб». Разногласия возникли после того как «Лива аль-Ислам» присоединилась к Фронту освобождения Сирии.
В апреле 2013 года был образован отряд под названием «Лива Магавир Шам ар-Расул» под потранажем «Магавир аш-Шам». В его состав вошли 4 батальона, которые объединили несколько отрядов, наиболее значимыми из которых являлись «Байярик аш-Шам», «ан-Насер Саладин», «Сарая аль-Хасан», «Катиба Димашк», «Катиба Ансар аль Куран», «Катиба аль-Имам аш-Шатбит», «Катиба аль Имам Мухаммад аль-Фатех», «Катиба Усуд аль-Ислам».
Несмотря на свое ограниченное участие в вооруженной борбе, суфийские движения сыграли большую роль на мирном этапе протестных выступлений, а также в деле оказания помощи и социальной поддержки населению. На самом деле суфии уделяли больше внимания не политическим, а социальным аспектам восстания. Они также много занимались вопросами образования и благотворителности, молитв и прозелитизма. Конечно, они имели внутренние различия между собой по вопросам структуры будущей политической системы. Несмотря на свое слабое участие в вооруженной борбе и внутреннюю разобщенность по ряду ключевых вопросов революции, суфии сохранили сильное присутствие в районах Халеба и Дамаска.
Сегодня приоритетом для них является так называемый цивилизационный или умеренный ислам, установления которого они рассчитывают добиваться благодаря наличию прочных и общирных связей между различными шейхами, возглавляемыми ими образовательными, благотворительными учреждениями, различными мечетями, с одной стороны и средними стоями населения, прежде всего торговой буржуазии, с другой.
Указанные выше обстоятельства заставляют предположить, что после окончания кризиса и установления мира в Сирии суфийские общества могут принять активное участие в политической борьбе с тем, чтобы повлиять на идеологический и политический выбор будущей Сирии.
Глава 6.
«Братья-мусульмане» и сирийский кризис.
«Братья-мусульмане» являлись одним из старейших исламских движений Сирии и были наиболее полно представлены в современной политической истории страны. Они привлекали наибольшее внимание Запада, так как многие эксперты считали, что именно «братья» будут играть ведущую роль в постаасадовской Сирии. В тоже время их вклад в сирийскую революцию был на деле достаточно скромен и ограничен, а их отношения с другими отрядами сирийской вооруженной оппозиции складывались далеко неоднозначно.
Сложность в определении реальной силы и влияния этой организации в Сирии объясняется их долгим отсутствием в политической жизни страны после подавления известного восстания в Хамае в 1982 году. В этот период движение находилось в состоянии вооруженной конфронтации с баасистким режимом. В этой связи режим попытался фактически искоренить это движение в Сирии, посадив в тюрьмы и физически уничтожив десятки тысяч его членов и сторонников, а уцелевшие были вынуждены уехать за границу. В 1980 году был принят известный закон №49, согласно которому только за саму принадлежность к организации предусматривалась смертная казнь. Принятию этого закона послужила атака «Сражающегося авангарда» – секретного подразделения «братьев» на военные казармы в Халебе в 1979 году. После принятия этого закона дамасское отделение «братьев» фактически само распустилось, и стало заниматься проповеднической и просветительской деятельностью вместо вооруженной борьбы с режимом. Часть членов организации вошли в состав «боевого авангарда», другие выехали в Халеб. Однако благодаря конспирации многие члены организации так и не смогли быть «вычислены» сирийскими спецслужбами и при этом продолжали оставаться на территории Сирии.
С момента своего возникновения в Сирии движение страдало от ряда несогласованностей по вопросам управления и регламентации своей деятельности по признаку географического размещения между Халебом и Хамой, а также по ряду идеологических установок, колебавшихся между экстремистским и умеренным направлением.
На самом деле накануне революции в Сирии организация страдала от внутренних расколов, разбросанности своих членов по разным странам мира, отсутствия явных и нелегальных групп в Сирии, отсутствия призыва в организацию молодежи в Сирии и за рубежом и слабого руководства. Это вело к ослаблению позиций организации в сирийском обществе, особенно молодежной среде, эрозии ее организационной структуры. Заявления и встречи «братьев» отражали фактическое признание нестабильного состояния организации. Они понимали «чужеродность» своего движения внутри Сирии, так как большинство молодежи (особенно тех, кто родился после 80-х) имели слабое представление об организации, ее деятельности в 1980-ые годы.
Действительно, на протяжении последних десятилетий до начала сирийской революции движение раздирали противоречивые тенденции. Так в 50-е годы XX века движение вело активную политическую работу, участвовало в выборных органах власти и даже было представлено в правительстве под руководством своего лидера и основателя Мустафы ас-Сибаи. Однако баасисткая революция 1963 года открыла новую главу в военном и политическом противостоянии «братьев» с режимом. Это в свою очередь способствовало созданию глубокой пропасти между братьями и широкими консервативными слоями сирийского общества. Исправительное движение 1970 года и приход к власти в Сирии Хафеза Асада стали поворотным моментом в отношениях братьев с режимом. Прежний конфликт между братьями и режим получил к тому же религиозный окрас.
В течение десятилетий и вплоть до конца 90-х годов XX века в движении не прекращалась острая борьба между представителями молодого и старшего поколений членов организации. Одновременно в этот период в движении был создано секретное подразделение «боевой авангард», которое провело ряд вооруженных операций в конце 1970-начале 1980 гг. против режима, что усилило конфронтацию братьев с властью. При этом ряд членов «братства» отрицали свою принадлежность к авангарду и не желали иметь с ним ничего общего. После массовых убийств членов «братства» в Тадмурской тюрьме и серии вооруженных стычек с режимом организация приняла так называемую «Хартию вооруженной исламской революции». Несмотря на то, что в хартии содержались указания на создание в Сирии плюралистического и светского государства, провозглашались принципы сменяемости власти и уважения прав меньшинств, документ в качестве основной стратегии борьбы с режимом принял метод вооруженной борьбы. В 1980 году на территории соседнего Ирака движение создало боевые тренировочные лагеря, куда стекались члены организации.
Несмотря на это в руководстве «братьев» сохранялись разногласия по вопросу о том, стоило ли объединить усилия с другими политическим силами и светскими движениями в Сирии. Однако сложное положение в руководстве братьев и попытки устранить ряд их руководителей за рубежом привели к тому, что организация стала рассматривать вооруженный путь борьбы с режим в качестве единственной альтернативы.
Однако к концу 90-х годов в политических заявлениях и некоторых акциях организации стали отмечаться признаки, свидетельствовавшие об определенных трансформациях внутри него. Под руководством Али Садреддина аль-Баянуни (2006-2011) в движении укрепились реформистские тенденции, и появилась некоторая открытость, в отношении других политических сил в Сирии. Приход к власти в САР Башара Асада и его политика внутри страны получившая название «Дамасской весны» способствовали лишь укреплению подобных реформистких настроений и открытости, что дало возможность ряду оппозиционных движений выйти на поверхность в Сирии и несколько повысило степень их активности и мобильности.
Подобная новая ориентация отразилась в виде пакета документов, которые были приняты организацией, а также в разработке ряда проектов, в реализации которых она принимала участие совместно с другими оппозиционными силами, как это было видно на примере «Дамасской декларации». «Декларация» ориентировала на мирные политические методы реформирования. В ней содержались призывы к продолжению демократических процессов, партийному плюрализму, отмене закона о ЧП, прекращению монополии ПАСВ и т.п. Одновременно «братья» стали принимать участие в работе «Фронта спасения», который был основан сбежавшим в 2005 году на Запад бывшим вице-президентом САР А.Х. Хаддамом.
Наиболее важный документ был принят «братьями» в 2004 году. В нем нашли отражение взгляды организации на будущую Сирию. В документе отразился постепенный сдвиг идеологии «братьев» в сторону демократии, плюрализма, сменяемости власти, свобод, защиты прав меньшинств, уважения прав человека и гражданских свобод, приверженности организации религиозным принципам. Для многих исследователей ссылка на приверженность религиозным принципам в этом документе трактовалась, как обязательный элемент, как это было в программах ряда других религиозных организацией Леванта.
Наряду с другими группами и организациями, действовавшими в Сирии, которых, так или иначе, увязывали с «братьями» существовала так называемая Ассоциация сирийских улемов, которую возглавлял один из уважаемых в стране и за ее пределами религиозных деятелей Мухаммед Али ас-Сабуни. Ассоциация придерживалась позиций умеренного ислама, и занималась просветительской деятельностью, издавая фетвы. Она проводила различного рода публичные мероприятия в поддержку революции. Другой важной организацией была литературная ассоциация аш-Шам (куда входили только авторы мужчины), которую возглавлял Абдулла ат-Тантави. Она вела сайт в интернете, где публиковались материалы в поддержку революции.
Одним из значимых общественных организаций Сирии, деятельность которой всегда являлась предметом спекуляций относительно ее связей с «братьями», была организация «аль-Ватан». Эта некоммерческая общественная гражданская организация была зарегистрирована в Великобритании. Она так же заявляла о своих планах открыть различные филиалы в ряде стран Европы, Турции и США. «аль-Ватан» отрицала, что занимается политической деятельностью. В ее состав входило несколько различных организаций и комиссий, таких как, например, «ар-Райан» (которая занималась благотворительной и гуманитарной работой в Сирии), «Джабаль ал-Хуррайя» (организация курсов обучения основам прав человека и гражданских свобод), Сирийский центр свобод «Хурийят» (гуманитарная деятельность), Сирийский центр образования, Сирийский центр бизнеса, Сирийский национальный информационный центр, Центр благотворительности «альХэйр». «адь-Ватан» являлась одной из важных организаций специализировавшихся на организации благотворительной и волонтерской деятельности для помощи Сирии.
В 2013 г. «аль-Ватан» возглавлял Муазз ас-Сибаи. Анас ас-Сибаи руководил деятельностью благотворительных обществ «аль-Хэйр». Ахмед Мухандис возглавлял Генеральную ассамблею «аль-Ватан». Туда входило большое число сирийских эмигрантов и политических активистов. «аль-Ватан» служила связующим звеном между эмигрантами и организациями, занимавшимися оказанием гуманитарной помощи в Сирии. В тоже время ряд наблюдателей рассматривали Ватан, как центр по вербовке в «братство».
Та заметная роль, которую «братья» играли в политической сфере за рубежом, была несравнима с той скромной и ограниченной ролью, которую они играли внутри Сирии и в вооруженном восстании в частности. Эксперты не усматривали в этом ничего удивительного так как «братья» после событий 1980 г. очень долго отсутствовали на внутриполитической арене Сирии. Более того, шейхи, руководители которые стояли во главе движения отказывались признавать те серьезные перемены, которые произошли в стране и обществе за последние десятилетия. В третьих на передний план борьбы в Сирии как это указывалось выше вышли представители движений из провинций и периферийных районов за счет городских центров.
При этом необходимо иметь в виду, что исторически в Сирии города всегда служили оплотом крупных народных движений. По оценке и признанию бывшего члена Исполкома «братства» и его активного члена Мухаммаеда ас-Сейида, вооруженное восстание добилось серьезных успехов именно в сельской местности, где оно началось сначала в Деръа, распространившись позднее на Хомс, Джиср аш-Шугур и Идлеб. Данное обстоятельство в какой-то мере затрудняло определение истинной роли «братьев» в революционной борьбе.
6.1. Роль «Братьев-мусульман» в вооруженной борьбе.
В начале сирийских событий «братья» колебались, прежде чем заявить о своем участии в революции. Однако когда «братья» увидели, что ситуация скатывается в сторону конфронтации между обществом и властью, а протестное движение не стихает, несмотря на его жестокое подавление властью, движение стало постепенно отходить от мирных средств борьбы с режимом и его вовлеченность в сирийский кризис стала более видимой. Указанные выше разногласия между различными отрядами «братьев» продолжались вплоть до начала революционных событий в Сирии, когда во главе братьев вместо Али Садрэддина аль-Баянуни встал Мухаммед Рияд аш-Шакфа. В 2011 году ряд представителей зарубежного филиала «братьев» получили места в исполнительном комитете СНС, куда позднее в 2012 году вошли еще несколько членов как ответ на вызовы сирийской революции.
Протестная деятельность «братьев», которая в начальный период восстания, носила в целом мирный характер, началась в среде его молодежных отрядов, действовавших в зарубежной сирийской диаспоре. Наиболее ярко она проявлялась в информационном поле. В начале конфликта ряд молодых членов организации создали специальный сайт, посвященный революции. Позднее их страничка в интернете стала важным форумом, где обсуждались последние новости из Сирии. Одной из таких молодежных групп, которая сыграла важную роль в освещении сирийского восстания, стала группа, куда входили Обадиа ан-Нахасс (директор «Orient Center in London») и Ахмад Рамадан, который вышел из организации после 2010 года когда «братья» взяли контроль над отделением в городе Хама. В 2011 году они создали так называемый форум «Национального действия», на страницах которого обсуждались идеи реформистского и демократического содержания. Они приняли активное участие в создание СНК в октябре 2011 года. Ахмед Рамадан и Мухаммед Тайфур были избраны членами исполкома СНК. Ряд зарубежных и сирийских оппозиционных организаций обвиняли «братьев» в попытках контролировать СНК, что «братья» неизменно отрицали. Действительно на тот момент «братья» имели одно место в исполкоме и 6-7 мест в Генеральной Ассамблее СНК. Позднее в Дохе в 2012 году была создана Национальная Коалиция Сирийских революционных и оппозиционных сил (НКСРО). Эта была инициатива ряда «друзей Сирии», которые стремились таким образом создать более широкий формат для организации, объединявшей несколько разных трендов в сирийском оппозиционном движении, что снижало представительство «братьев» в структурах сирийской оппозиции, которое со временем стало весьма заметным в СНК. Несмотря на то, что «братья» стремились всячески снизить свое участие в рядах сирийской зарубежной оппозиции, их постоянно обвиняли в стремлении доминировать в этих группах. «Братьев» также обвиняли в поддержке ряда оппозиционных деятелей имевших репутацию светских лидеров, таких как Бурган Гальюн, Джордж Сабра и Моаз аль-Хатыб.
В июле 2012 года на пост председателя НКСРО был избран Ахмед Джабра, который считался человеком близким к саудовской Аравии. Его избрание отражало меняющийся баланс сил конкурирующих друг с другом сил на региональном и межарабском уровне в их влиянии на НКСРО. Это также означало несомненную победу КСА, которая в принципе была против «братьев». Данное решение Саудовской Арвии шло вразрез устремлениями Катара и Турции, которые были крупнейшими региональными спонсорами «братьев» в революционном движении в политическом, финансовом, пропагандистском отношениях.
С самого начала сирийской революции движение в своей работе и заявлениях делало акцент на том, что не имеет в Сирии собственных вооруженных ячеек. Представители организации всячески подчеркивали, что его члены занимаются исключительно оказанием финансовой и логичтисекой поддержки вооруженным отрядам оппозиции, что оно больше занято реконструкцией и реорганизацией своего движения и стремится сосредоточиться на оказании благотворительной и гуманитарной помощи.
Однако в отношении участия «братьев» в вооруженной борьбе и их связей с другими вооруженными отрядами всегда оставались некоторые сомнения. Подобные сомнения усилились, когда один из видных представителей движения М. Тайфур рассказал о связях организации с Комитетами защиты революции. Эта военизированная организация было создана в конце 2012 года. В тоже время лидер «братьев» Мухаммед Рияд аш-Шаква, подчеркнул, что организация не являлась официальным спонсором Комитетов, и они не играют ведущей роли в вооруженном сирийском сопротивлении.
Для того чтобы компенсировать свое слабое участие в вооруженном сирийском восстании и отсутствие собственных крупных вооруженных отрядов, «братья» стремились действовать под эгидой таких известных вооруженных отрядов как «Бригады аль-Фарук» и ряд других исламистских отрядов, объединенных под знаменем Фронта освобождения Сирии, которые в идеологическом плане представляли наиболее умеренное крыло близкое к ориентации «братьев» В тоже время Фронт объединял различные отряды, ряд из которых были близкими по своей ориентации к салафитам типа Исламского Фронта, «ан-Нусры» и ИГИЛ.
Несмотря на ограниченное участие (финансовое и логичстическое) в вооруженном восстании «братья» постоянно подвергались нападкам со стороны других фронтов и движений. Они обвиняли их в том, что путем оказания финансовой и логичстической поддержки отрядам вооруженного сопротивления «братья», таким образом, стремятся взять их под свой контроль или навязать им свою идеологию, а также заручиться их лояльностью.
С учетом возникшего в Сирии идеологического вакуума, было действительно сложно определить истинную степень влияния «братьев» на ход вооруженного восстания, тем более их количественное участие в нем. Последнее (численный состав сражавшихся членов организации) являлся постоянным предметом спора разных экспертов. Так, ряд из них полагали, что самым близким к братьям отрядом и их опорным пунктом служили Комитеты защиты революции. Комитеты действительно провели большую конференцию в Стамбуле с участием многих видных членов организации одним из главных, которых был аль-Баянуни. В их состав входили отряды, которые носили название «щиты». Они имели свои представительства в различных районах Сирии. На их эмблеме были изображены мечи, голубь и ветви. Это символ напоминал эмблему «Братев», на которой изображены два меча разделенные Кораном. Комитеты («Щиты») провозгласили своей целью координацию действий различных отрядов и создание ячеек профессиональной сирийской армии будущего. Они также выступали за создание демократического светского государства, основанного на принципах гражданственности. Эти установки действительно отличали их от других исламистских организаций, которые поддерживали создание исламского государства в Сирии.
По оценке сирийского исследователя члена СНК А. аль-Хаджа «братья» в октябре 2012 года создали «Ассамблею батальоны мира», куда входили «Армия Абдулфаттаха Абу Гуды», которая сражалась в старых кварталах Халеба. Они также поддерживали и другие вооруженные отряды типа «Щит аш-Шахаба», действовавшие в Идлебе, Халебе и ар-Ракъа. Частично «братья» поддерживали и другие отряды в частности «Батальон веры», действовавший в других районах Сирии, в том числе в пригородах Хамы. Другие эксперты считали, что ряд членов «братства» были причастны к созданию отряда «Муаатаз биллахи» в Деръа в начале 2013 года, часть членов которого до этого находились за границей.
К концу 2012 года лидеры «Братьев-мусульман» стали серьезно задумываться над тем, чтобы возобновить работу организации на территории Сирии, а также над тем, чтобы возобновить работу призыва («ад-даава») к благотворительности и добровольческой деятельности, но уже на новой основе.
Как уже указывалось лидеры «братства», часть его руководящих членов внутри Сирии были разделены на несколько групп и на несколько уровней. Часть членов организации представляли те, кто в 1992 году был выпущен режимом из тюрем под письменные обязательства отказа от занятий политической деятельностью в Сирии. Организация стремилась реорганизовать эту группу лиц за счет обновления миссии организации и ее деятельности. Вторую группу представляли старые члены организации, которые так и не были раскрыты сирийскими спецслужбами, действовали в глубоком подполье и поддерживали тайные контакты с членами организации. Третья группа состояла в основном из тех, кто жил за границей. В тоже время не все из вышеперечисленных членов организации имели равные обязательства перед организацией и одинаковую готовность работать с ней. На деле многие из них ушли в частную жизнь и занимались своими семьями и делами.
С началом революционного движения, его развитием, перерастанием в вооруженную борьбу, переходом части территории под контроль повстанцев, «братья» приняли новую стратегию возврата в Сирию, с тем, чтобы возродить движение и приспособить его к новым условиям. Так на уровне руководства было создано два отделения одно в Хама, другое в Халебе, а также был создан Исполком. В состав Исполкома вошли 22 человека (из них 2 женщины), большинству из которых было от 40 до 60 лет.
В начале 2013 года «братья» решили перестроить организацию изнутри. При этом опора была сделана на старых проверенных членов, которые находились в подполье и в качестве метода были избраны секретные операции. Их попросили возобновить членство в организации, и начать деятельность с распространения призыва. Начинать вести работу было решено среди тех, у кого родственники были убиты или пропали без вести в тюрьмах. На зарубежном уровне было решено активизировать работу среди членов организации и их семей и родственников. В результате многих удалось вернуть в члены организации, и ее численный состав заметно вырос. В тоже время «братья» внимательно относились к подбору новых кадров с учетом их взглядов, политической деятельности, отношению к «братству», его внутреннему уставу и правилам работы. В августе 2013 года первое официальное отделение «Братьев-мусульман» было открыто в Халебе в присутствие его руководящих членов.
В период 2013- начала 2014 годов движение работало над созданием своей новой политической партии. Новое имя партии «Ваад» акроним, который означает Родина, справедливость, демократия. В августе 2013 года в Стамбуле прошел первый организационный митинг этой партии. Некоторые считали, что «Ваад» должна была быть более либеральной, чем египетская партия «Справедливости и Свободы». В состав нового руководства партии вошли некоторые представители левого движения и несколько христиан. Одним из наиболее известных основателей партии был Мухаммад Хикмат Валид, который считался одним из известных членов организации. Возможно одним из общих представлений о роли «братьев» в Сирии являлся их некий собирательный образ, который состоял из их исторического прошлого, современной деятельности в Сирии, представлений сформированных о них в зарубежных сми, связей с Катаром и Турцией, их слабыми позициями в вооруженном движении внутри сирийского общества, их ограниченном участие в вооруженном восстании и весьма непростых отношениях с враждующими фракциями и отрядами сирийской политической оппозицией. Главная задача, которая сегодня стоит перед «братьями» это восстановление единства между ее внутренним и внешним филиалами. Именно этим сегодня активно занимается организация как внутри, так и за рубежом Сирии путем призыва и другими методами.
Действительно, движение хронически испытывает угрозу внутреннего раскола, с одной стороны, и раскола между внутренним и внешним филиалами, с другой. Это ярко проявилось на примере взаимоотношений двух его филиалов в Хама и Халебе. Так, руководство в Халебе делало все возможное, чтобы восстановить свою деятельность в городе и расширить присутствие в исполкоме за счет привлечения туда женщин и молодежи. Однако именно на этом пути «братья» сталкивались с наибольшими проблемами. Наряду с этим существовала скрытая борьба за власть и несогласие внутри самого руководства филиалов и те трудности которые его руководители испытывали с привлечением в организацию молодежи которая имела за спиной боевой опыт и была хорошо представлена в политической и информационной сфере. Ряд активных молодых членов предпочитали заниматься индивидуальной работной. Поэтому одной из сложнейших проблем движения являлось не только привлечение молодежи, но и ее воспитание.
Несмотря на указанные проблемы, ряд аспектов в работе организации внутри Сирии по-прежнему остаются весьма сильными. Это, прежде всего, касается их позиций в зарубежных сми и способности привлекать за рубежом на свою сторону новых членов. Доказательства этому были получены на примере Туниса, Египта и Ливии. Им удалось быстро завоевать позиции в обществе и укрепиться на низовом уровне. Они также смогли успешно перестроиться изнутри. Ряд членов организации, несмотря на то, что они действовали на личной основе, смогли добиться на указанных направлениях определенного успеха, и продолжают считать себя членами организации. Речь в первую очередь идет о таких видных деятелях организации как М.Р. аш-Шакфа, Зухейр Салим, Мухаммад Тайфура, Али Садреддин аль-Байануни, Иссам аль Аттар, Обадия ан-Нахас, Ахмед Рамадан.
Идеологическая платформа «братьев» достаточно насышена. Во-первых, «братья» стремятся к свержению режима Асада и перестройке институтов государства с одновременным усилением их участия в политической жизни и управленческой деятельности в государстве. Они также хотят укрепить свои позиции в сирийском обществе. Поддерживают вооруженные операции и хотят создать собственные вооруженные подразделения. Стремятся усилисть свое политическое влияние как внутри страны, так и зарубежом.
«Братья» поддерживали тесные контакты с Турцией и Катаром. Они пользовались поддержкой со стороны этих двух стран в информационном и логичстическом плане. К тому же они получали поддержку и от других организаций «братьев», действующих по всему миру.
Многие отряды, поддерживаемые или созданные «братьями» участвовали в вооруженных операциях ССА, а также координировали свою деятельность с другими отрядами в вопросах безопасности и проведения военных опреаций.
В основе из идеологических и политических установок лежало стремление вернуться в политическую жизнь страны. С момента своего создания в Сирии в 1946 году представители «братьев» активно участвовали в политике, заседали в парламенте и образовывали политические коалиции с другими политическими движениями, в том числе светского содержания. В связи с этим, за последние несколько лет, движение систематически работало над тем, чтобы усилить демократические аспекты в своей идеологической платформе, что отражалось в их публичных заявлениях и литературе. Одновременно, организация также посылала ободряющие сигналы, меньшинствам Сирии, обещая им свою поддержку и покровительство, уважение их прав. «Братья» открыто говорили об установлении в Сирии демократического режима исламской ориентации, делая упор на мирном характере смены власти, политическом, религиозном и культурном плюрализме. Однако у части общества, особенно среди конфессиональных меньшинств сохраняются сомнения в отношении искренности «братьев» в случае их прихода к власти в Сирии.
Заключение
События Арабских восстаний стали серьезным вызовом для различных отрядов политического ислама в арабских странах Ближнего Востока. Этому способствовали два важных фактора.
Во-первых; Арабские восстания ознаменовалми в практическом плавне возвращение политики в широкие массы населения этих стран и их активное участие в политическом процессе.
Во-вторых; они обозначила новый этап национально-освободительного движения арабских стран, начавшегося еще во второй половине XX столетия, лейтмотивом которого стала попытка превращения региона из объекта в субъект международных отношений.
Некоторыми учеными, политологами, экспертами, как на Западе, так и в России происходившие в регионе события были восприняты как усиление позиций политического ислама в регионе и стремление его различных отрядов к захвату власти в этих странах, их быстрой исламизации и утрате «светского» характера правления в них. В этой связи, в ряде опубликованных за последние три-четыре года трудах, статьях, часто встречались такие понятия как «арабская осень или зима». Эти понятия нередко связывались с именем «Братьев-мусульман», салафитами, представителями других «фундаменталистских» движений ислама. Подобные трактовки и характеристики были отчасти верны и имели под собой определенные практические основания. В тоже время, на наш взгляд, подобные суждения и оценки нельзя считать однозначно верными, тем более окончательными.
Во-первых; спровоцированные «Арабской весной» социальные и политические процессы в арабских странах еще далеко не завершены, а их результат для движений политического ислама, их будущего места и роли в пост революционных арабских странах, окончательно не определен.
Во-вторых; политический ислам, как в идеологическом, так и в практическом плане, не является единым целым, тем более устоявшимся явлением, а определенным политическим феноменом в процессе развития. С этой точки зрения, было бы неверным, на наш взгляд, ассоциировать его с «бытовым» исламом, верой мусульман, в основе которой лежат известные догматы и религиозные практики.
В-третьих; различные отряды политического ислама, чья идеология базируется на сочетании богатого культурно-исторического, религиозного наследия арабов и современных идеологических, политических воззрений, выступают не только за возрождение ислама, с целью превращения арабо-исламского мира в равноправного участника мировых процессов. Прежде всего, они борются, друг с другом за утверждение своей трактовки определения смыла ислама в современных условиях.
В этой связи лидеры ряда этих движений еще до революционных событий в регионе стали пересматривать традиционные представления об исламской умме как общине единоверцев независимо от их национальной принадлежности. При этом, оставаясь в своей основе исламскими движениями, они выступали с национально-патриотических общеарабских позиций и защищали идеи социальной справедливости и равенства, которые формируются на секулярных, а не только религиозных основах.
Это заставляло их модифицировать оригинальные воззрения исламских идеологов, в основе которых лежала идея создания исламского халифата. В программных заявлениях большинства подобных движений и организаций не шла речь о создании единого исламского государства в обозримой перспективе. Они призывали к созданию «исламского демократического государства» в существующих национальных границах. Выступали за отказ от насилия как средства политической борьбы, осуждали терроризм, поддерживали принцип проведения свободных парламентских выборов, пересматривали идею божественности власти, поддерживая демократические процедуры смены правящих режимов, пересматривали роль женщины в обществе, а в ряде случаев выступали в роли активных борцов за права человека.
В этой связи по многим параметрам эти движения смыкались с государственным политическим исламом, который ассоциировался с действующим режимом. То есть тем политическим исламом, который был приспособлен государственной властью в каждой арабской стране в подходящей для конкретного режима форме в целях идеологического обеспечения интересов внутренней и внешней политики.
Именно этот отряд политического ислама, а вместе с ним и наиболее «умеренные» движения политического ислама, готовые сотрудничать с властью в обмен на их поэтапную политическую легализацию, стали первым объектом воздействия «Арабской весны». В тех странах, где произошла революция, позиции официального государственного ислама, оказались, если не окончательно подорваны, то существенно ослабли с точки зрения воздействия на основные внутриполитические процессы. С другой стороны, «умеренные» отряды политического ислама оказались плохо приспособленными противостоять напору радикально настроенных революционных масс, тем более стать органичной частью вооруженных отрядов исламской оппозиции.
Возникший политический вакуум в ряде арабских стран, особенно в тех, где революции сопровождались острыми вооруженными конфликтами и гражданскими войнами (Ливия, Йемен, Сирия), стал заполняться некоторыми отрядами политического ислама, в том числе теми, которые принято именовать «такфиристскими» или «джихадистскими», которые продолжают пользоваься социальной базой поддержки пока продолжаются военные действия.
Значительно больший потенциал в пост революционный период имеет, на наш взгляд, исламские движения, чью социальную базу составляют средние слои населения, занятые бизнесом, торговлей, финансами, другими видами экономической и коммерческой деятельности, как на уровне национальных, так и региональных рынков Ближнего Востока. Так называемый «бизнес-ислам» или «ислам базара». Представители этого отряда политического ислама, как правило, характеризуются умеренными взглядами на внешней арене (как непременное условие успешного бизнеса с зарубежными партнерами) и определенной долей консерватизма, как гарантии внутрисемейной и корпоративной устойчивости, лояльности и преданности делу. К тому же, приходя во власть, они, как правило, делают выбор не в пользу идеологии, а реальной политики и практической деятельности.
Именно в таком исламе сегодня остро нуждаются арабские государства, терпящие колоссальные людские и материальные потери в результате прошедших и продолжающихся революций.
https://russianmiddleastcorner.wordpress.com/2015/08/21/the-role-of-the-islamic-factor-in-the-socio-political-development-of-arab-countries-and-its-evolution-in-terms-of-the-syrian-uprising-90th-xx-beginning-of-xxi/)
You must be logged in to post a comment.